Падение Гондолина

Поначалу пришли они в прекрасный Край Ив, Нан-Татрин, орошаемый Нарогом и Сирионом; и земля та до поры утопала в зелени, луга пестрели и полнились цветами, и пело множество птиц; так что Туор задержался в Нан-Татрине, словно зачарованный, и любо было ему жить там после суровых земель Севера и утомительных скитаний.

Тогда явился и предстал пред ним Улмо, как стоял Туор в высоких травах ввечеру; и о грозной мощи и величии того видения рассказано в песне Туора, что сложил он для сына своего Эаренделя. Отныне и впредь в ушах Туора вечно звучал шум моря и тоска по морю жила в его сердце; и порою овладевал им непокой, что в конце концов увел его далеко во владения Улмо. Ныне же Улмо велел ему поспешить, нимало не мешкая, в Гондолин, и дал наставления, как отыскать потайные врата; и наказал доставить послание от Улмо, друга эльфов, к Тургону, веля королю готовиться к войне и сразиться с Морготом, пока не все еще потеряно; и вновь отправить гонцов на Запад. Также следовало ему послать вестников с призывами на Восток и по возможности собрать людей (что ныне множились и расселялись по земле) под свои знамена; и для этой миссии никого не нашлось бы лучше Туора. «Забудь, – наставлял Улмо, – предательство Улдора проклятого и вспомни Хурина; ибо без смертных людей эльфам вовеки не одолеть балрогов и орков». Да и распре с сынами Феанора должно положить конец; ибо в последний раз объединятся надежды номов, когда каждый меч на счету. Грядет битва ужасная и смертельная, предрекал Улмо, и однако ж, если Тургон дерзнет дать бой, ждет его победа, и сломлена будет мощь Моргота, и уладятся былые распри, и родится между людей и эльфов дружба, что обернется для мира величайшим благом, и слуги Моргота не потревожат мир более. Но ежели Тургон не пожелает выйти на эту войну, тогда должно ему покинуть Гондолин и увести народ свой вниз по Сириону, и построить там корабли, и попытаться вернуться в Валинор к милости Богов. Но этот совет заключает в себе опасность более грозную, нежели предыдущий, хотя на первый взгляд так не кажется; и горестная участь ждет впоследствии Ближние земли.

Улмо взял на себя сей труд из любви к эльфам, и еще потому, что знал он: не пройдет многих лет, как свершится рок Гондолина, ежели жители его все еще пребудут за стенами города; и так ничего радостного и прекрасного не удастся уберечь в мире от Морготовой злобы.

Покорные воле Улмо, Туор и Бронвэ отправились на север и пришли наконец-то к потаенному входу, и, спустившись по туннелю, достигли внутренних врат и схвачены были стражей. Там увидели они прекрасную долину Тумладен, подобную зеленому кристаллу в оправе холмов; а посреди долины Тумладен – великий Гондолин, белоснежный град семи имен, что сиял вдалеке, а заря, занимаясь над равниной, окрашивала его в розовые тона. Туда-то и повели их; и прошли они стальные врата, и предстали перед ступенями королевского дворца. Там Туор исполнил поручение, возложенное на него Улмо; и в голосе его слышался отзвук мощи и величия Владыки Вод, так что все глядели на чужака, дивясь, и не верили, что перед ними и вправду смертный человек, как утверждал он. Но с годами гордыня обуяла Тургона, Гондолин же сделался прекрасен, как воспоминание о Туне, и полагался король на его сокрытую и несокрушимую мощь, так что и он, и подданные его в большинстве своем не хотели ни подвергать город опасности, ни покидать его; и не желали они мешаться в бедствия эльфов и людей внешнего мира, да и возвращаться на Запад сквозь опасности и ужасы не желали более.

На королевских советах Меглин неизменно говорил против Туора, и слова его имели тем больший вес, что находились в согласии с сокровенными думами Тургона. Посему Тургон отверг повеление Улмо; хотя иные из его мудрейших советников преисполнились тревоги. Мудра сердцем превыше даже положенного дочерям Эльфинесса предела была дочь короля; она же неизменно поддерживала Туора, но тщетно, и тяжело сделалось у нее на сердце. Была она прекрасна и высока, и статью почти не уступала воину, а волосы ее рассыпались каскадами золота. Имя было ей Идриль, но прозвали ее Келебриндал, Среброногая, за белизну ее ног, а ходила она и танцевала на белокаменных улицах и зеленых лужайках Гондолина не иначе как босиком.