В назначенный день Ана уже лежала в постели в моей комнате, тихая как мышка. Я стояла в подвальном помещении перед большим зеркалом. Снаружи опускались сумерки. Я только что выкупалась тщательно в теплой воде с ароматической солью. Я стояла голая перед зеркалом и смотрела на себя. Потом изогнула шею и понюхала свою правую лопатку. Пахло, как надо, – чуть-чуть острый запах пота и перебивается этим пряным, с гвоздичным оттенком, ароматом соли. Только бы не выветрилось в пути. Вот и еще забота! Ну, возьму с собой флакон… Теперь… румяна – на скулы… Растереть… Вот так… Совсем необычное, чуть диковатое лицо с выступающими скулами… По губам растираю розовую помаду… так, чтобы не видно было, что губы накрашены… но при поцелуе чтобы было душисто… Интересно, до каких там поцелуев у нас дело дойдет?.. Ну, нечего сейчас думать, нечего. Ничего не надо обдумывать заранее! Само все придет. Вот так!.. На ногах ни волосинки, икры гладкие… А вот внизу и под мышками немного волосков… Знаю, это будет нужно… Рот еще раз прополоскать специальным настоем, что приготовил Перес. Пусть будет естественный, такой яблочный запах… И там внизу, чтобы пахло яблоками… Впрыснуть… Вот так… Девственная плева… Все-таки мы недаром учились у Переса, кое-чему научились… Почти как настоящая… Волосы бледно-золотистые… А мне такие идут… свободно падают… чуть прихвачены лентой на затылке… Перчатки… те самые, с оборкой у запястья… Простое коричневое платьице из тонкой шерсти… Совсем скромное на вид… И я в нем такая тоненькая… Совсем девочка… Накидку из черных кружев… Туфельки… А ножки у меня и вправду не хуже, чем у иной девственницы… Маленькие розовые ступни… умещаются в горсти… Чулки… Платье длинное, не будут видны… А будут они красные… Сами знаем, зачем!..
Меня охватило почти радостное возбуждение. В дверь ванной комнаты тихо постучали.
– Вы готовы, Ана? – приглушенно спросил Николаос.
Такие меры предосторожности. Смешно! Или совсем не смешно!
Мы заранее условились, что я говорить не буду, и в карете не буду. Я открыла дверь. Он стоял с плащом. Я не появилась на пороге. Он вошел, я быстро повернулась, он окутал меня плащом, поднял капюшон.
Мы вышли к воротам. Я заметила, что нас ждет незнакомая карета. Кучера я тоже не знала. Агент Теодоро-Мигеля. Николаос уже предупредил меня, что мы поедем в пригородную гостиницу. В сущности, это даже и не гостиница, а притон, который Теодоро-Мигель посещает в маске. Там не знают, кто он, хотя знают, что он влиятельное лицо. По описанию, данному Николаосом, я узнала ту самую злополучную гостиницу, где ночевала Селия.
Мне казалось, мы едем уже целую вечность. Хорошо, что быстрая езда не давала мне возможности задуматься о том, что мне предстоит. Все более темнело. Мы ехали в ночь.
Разумеется, карета остановилась именно тогда, когда я только настроилась на еще по крайней мере получасовую езду. Снова я оперлась на руку Николаоса. Не утерпела, чуть пожала его пальцы. Горячие и чуть дрожат. Бедный мой! Он в тревоге. А как может быть иначе?
Вошли вовнутрь. Прошли по коридору. Навстречу нам вышла женщина. Я только бросила взгляд и сразу определила, что это переодетый мужчина. Вошли в какую-то комнату. Николаосу знаком приказали остаться. Меня повели дальше. По каким-то еще коридорам и лестницам, вниз. В подвал.
Это оказалось что-то вроде подземелья с каменными стенами, Здесь было холодно и дышалось трудно. В огромном камине ярко и зловеще пылал огонь. Большой черный непроницаемый занавес отделял часть помещения. Но потолок был не низкий, – высокий. И все помещение было очень просторное. Я разглядывала его и не сразу заметила человека, сидевшего на простом деревянном стуле. Но заметив, сразу узнала. Тот, что сидел перед изображением Святой Инессы во дворце Монтойя. Должно быть, это была его характерная поза. Он был небольшого роста, одет во что-то серое, бесформенное. Нервные пальцы сомкнуты на колене. Волосы чуть рыжеватые. Глаза опущены в этом выражении страдальческой сосредоточенности. Небольшая бородка и усы. Весь он казался очень обыденным и очень странным одновременно. Он явно страдал, и в то же время словно бы наблюдал пристально и скрупулезно свое страдание со стороны, задерживаясь с большим вниманием на малейших, мельчайших деталях, показавшихся ему яркими.
Я замерла у двери, внезапно захлопнувшейся. Конечно, он сразу заметил меня. Он ведь ждал. Но еще некоторое время делал вид, будто в комнате никого нет, кроме него. Затем резко поднялся.
– Девочка? Да. Худенькая, с маленькими ножками. Это грех. Ужасный грех. Грех, в котором надо каяться долго, долго. А священник будет смеяться, смеяться. Не так ли? Они думают, что если смеяться, то это не будет грехом. А это грех, о какой грех! И главное, что соблазн действует, действует! И они отвечают, мне отвечают. Девочки-то! Маленькие. Краснеют, загораются страстью. И сами, сами обнимают, целуют… Девочки. Святые Инессы-то, а?!..