Падение империи

— Быть не может! — неосторожно произнес Юстиниан, в памяти которого всплыло прекрасное, юное и свежее лицо, только что глядевшее на него с медальона, который, держала теперь белая ручка императрицы.

— Государь, портрет этот писан пятнадцать лет назад! — почтительно пояснил Александр, понявший по-своему восклицание императора, как и взгляд императрицы.

Юстиниан молча протянул руку. Волей-неволей Феодоре пришлось выпустить из своих розовых пальчиков маленький медальон, приобретший такое большое значение. Внимательно оглядел император оборотную сторону тонкой дощечки и произнес, слегка нахмурив брови:

— Ты мало грамотен для посланника, Александр. Смотри сюда, здесь подпись художника и дата: это год ее вступления на престол. Как видишь, нет еще и двух лет…

Наступило тяжелое молчание, которое посланник осмелился нарушить робким замечанием:

— Живописцы умеют льстить, государь!

— Меньше, чем придворные! — резко перебил император.

Но императрица поспешила на помощь молодому патрицию.

— Мы, женщины, навсегда остаемся легкомысленными детьми. Болтая о таких пустяках, как этот портрет, я отвлекла моего обожаемого супруга и повелителя от великих государственных забот. Дозволь спросить тебя, государь, какие новости привез твой посланник, что видел он в Италии и решился ли ты, наконец, на что-нибудь?

Юстиниан, видимо, обрадовался возможности прекратить опасный разговор. С особенной готовностью ответил он своей супруге:

— Новости Александра таковы, что я решился бы… если бы не желал сначала узнать мнение моей дорогой супруги… Хотя я и знаю, что ты всегда желала похода на Италию…

При этих словах Нарзес поднял голову.

— Напрасно ты не сказал нам, государь, что твоя супруга желает войны с готами… Мы бы не тратили слов на советы и преклонились перед совершившимся фактом…

Феодора вспыхнула, но Юстиниан произнес спокойно:

— Уж не считаешь ли ты меня невольником моей супруги?

— Берегись! — медленно произнесла Феодора. — Придерживай свой язык, Нарзес. Он твой злейший враг! — с очаровательной улыбкой произнесла императрица, и только мрачный огонь, зажегшийся в ее черных глазах, выдавал ненависть, которую она питала к этому человеку.

— Ты очень неосторожен, Нарзес! — заметил Юстиниан, нежно подавая руку императрице. — Но он преданный друг и верный слуга твоего супруга… Прости резкость больному старику…

— Государь, — спокойно произнес великий полководец. — Благодарю тебя за твою доброту, но позволь мне сказать, что ты напрасно считаешь меня выжившим из ума стариком. Я просто знаю, что мы живем при дворе, где каждое слово, — сказанное или невысказанное, — может превратиться в веревку и удушить меня, как и всякого другого. Зная это, я каждую минуту ожидаю смерти и давно уже готов к ней… Жалеть мне не о чем. Ничего интересного я в жизни не покину, а потому позволяю себе роскошь говорить то, что думаю, и все, что думаю, моему государю.

Юстиниан улыбнулся.

— Признайся, Нарзес, что я выношу правду лучше, чем любой другой человек, — уж я не говорю об императорах.

Нарзес подошел к Юстиниану.

— Государь, природа создала тебя великим… Да иначе Нарзес и не был бы твоим верным слугой… Не позабудь только, что Далила и Омфала сумели сделать великих героев маленькими людьми.

Прекрасное лицо Феодоры побледнело. Юстиниан, знающий признаки холодного бешенства у своей супруги, поспешил на помощь своему военачальнику.

— Оставьте нас, патриции. Мы обсудим последние обстоятельства вместе с императрицей и сообщим вам наше окончательное решение.

Оставшись наедине с Феодорой, Юстиниан подошел к ней и, нежно обняв ее стройную талию, привлек к себе и усадил рядом с собой на широкое тронное кресло.

— Прости его, Феодора… Нарзес смел и резок, но верен…

— И необходим, — ответила императрица с неожиданным спокойствием. — Это спасает его!.. Не будь он нам нужен, как противовес Велизарию… его дерзкий язык скоро бы замолчал навеки…

— Моя прекрасная царица права сегодня, как и всегда! — произнес Юстиниан заискивающим голосом, нежно прикасаясь губами к низкому, белому лбу под благоухающими золотисто-черными кудрями.

Великолепные черные глаза Феодоры влюбленно глядели на императора, но в ее голове промелькнула мысль: «Что у него на уме? — очевидно, что-нибудь особенное; эта неожиданная нежность должна иметь необычную причину, но какую?»

— Да, ты права, моя прекрасная супруга, — повторил Юстиниан задумчиво. — Господь был милостив к нам превыше меры. Не даровав мне таланта военачальника, Господь послал мне зато сразу двух полководцев. И по счастью, именно двух — для того, чтобы мы могли удерживать равновесие в государстве.

Юстиниан говорил медленно, прохаживаясь по комнате взад-вперед.