Падение империи

— А! — протянул Петр, и это восклицание было так многозначительно, что Феодора слегка ударила веером по лицу своего собеседника.

— Дерзкий нахал! Ты, кажется, издеваешься над своей императрицей! — громко смеясь произнесла она.

— О, нет, государыня, — подобострастно ответил Петр. — Я не понимаю только, зачем тебе понадобилось давать мне особые инструкции, раз твои желания вполне гармонируют с желаниями твоего божественного супруга.

— Только дураки судят, не дослушав до конца! — резко перебила Феодора. — После политических наставлений и дипломатических нравоучений император даст тебе еще одно приказание, менее политического характера.

— А! — снова произнес Петр, но уже совсем другим тоном. — И это приказание, конечно, самое важное для тебя, государыня?

— Да, — спокойно ответила Феодора. — В нем причина твоей сегодняшней аудиенции. Юстиниан прикажет тебе во что бы то ни стало вырвать королеву готов, Амаласунту, из рук ее врагов и привезти в Византию. Я прошу ее приехать сюда, в объятья своей сестры. Галатея, подай письмо. Вот оно. Петр, поручаю тебе личное письмо твоей государыни к дочери Теодорика. В нем я открываю свои объятья дорогой Амаласунте.

— Понимаю, государыня. Я должен буду убедить королеву готов принять твое приглашение?

Подобно разъяренной пантере, вскочила Феодора. Грозная и прекрасная, сверкая глазами, прошептала она, наклоняясь к уху своего сообщника:

— Ты с ума сошел, Петр! Дочь Теодорика не должна увидеть Константинополь… Слышишь? Никогда! Для того-то я и посылаю тебя к ней. Она должна умереть! Только мертвые не опасны!

— О, государыня… — с ужасом прошептал Петр. — Убийство, цареубийство…

— С каких это пор ты пугаешься слов, Петр? Если я говорю, что она должна умереть, то, поверь, на это есть важные причины. Я ненавижу эту женщину!

— Но, ведь, ты никогда не видала ее, — осмелился возразить маленький старичок. — Почему же ты желаешь ее смерти?

— Не твое дело! — гневно прошипела Феодора. — Или, пожалуй, узнай в чем дело… Это прибавит тебе смелости. Знай, что Юстиниан изменник, забывающий свои клятвы… Он любит эту женщину. Понял теперь?..

— Но он ведь тоже никогда ее не видел, — задумчиво прошептал Петр.

— Он видел ее портрет, и этого было довольно! Он настолько увлечен ею, что не может скрыть своего увлечения, даже от меня! Вчера он видел ее во сне. А завтра… как знать, что может случиться завтра, если она останется жива…

— У тебя никогда не было соперниц, Феодора!

— И никогда не будет! Ручаюсь тебе в этом!

Голос императрицы звучал непоколебимой энергией.

— Тебе ли бояться соперниц. Ты прекрасней всех женщин, Феодора…

— Амаласунта на десять лет моложе меня. И, кроме того, она… дочь Теодорика… прирожденная королева… Я сама слышала эти слова Юстиниана… Она дочь короля… я же… дочь бывшего гладиатора. Юстиниан все еще не позабыл моего происхождения!.. О, я это всегда чувствовала!

— Но он не может разлюбить тебя, Феодора. Ты слишком умна и слишком хорошо его знаешь! С поверенными всех своих тайн и планов не расстаются…

— Довольно слов, Петр, Амаласунта должна умереть! Это простая самозащита с моей стороны…

Петр низко склонил свою седеющую, хитрую голову.

— Да, ты права, Феодора… Она должна уступить тебе дорогу, но… зачем не пошлешь ты к ней кого-нибудь другого? Мало ли у тебя более подходящих слуг. Я человек мирный и слабый, мое оружие слово, а не меч или кинжал. Убить женщину-королеву…

Феодора злобно захохотала.

— И тебя ослепляет почтение к прирожденной королеве… О, мужчины, какие вы все трусы!.. Будь я мужчиной… Но, послушай, Петр! В тот день, когда ты принесешь мне известие о смерти Амаласунты, ты станешь патрицием и сенатором, подобно твоему старому школьному товарищу, префекту Рима, Цетегусу Сезариусу.

Бледное лицо Петра вспыхнуло. Его глаза сверкнули и сейчас же опять померкли.

Осторожность, вернее, трусость, взяла верх над тщеславием.

— Нет, Феодора! — решительно заявил он. — Пошли другого! Все равно я никогда не осмелюсь… Пусть уж лучше я останусь всю жизнь скромным чиновником в Константинополе, чем…

Феодора захохотала злобным сатанинским смехом, исказившим ее прекрасное лицо.

— Безумец… — прошипела она, хватая Петра за руку и подтаскивая его к ящику, наполненному свитками пергамента. — Безумец, воображающий, что со мной можно спорить и торговаться… Так знай же мое последнее решение. Ты поедешь в Равенну и исполнишь мое приказание, — так или иначе! Средства предоставлю придумать тебе самому. Но, если ты ослушаешься, то… твоя голова заплатит за ее жизнь. Ты осмеливаешься противоречить мне, потому что я сожгла поддельные бумаги в твоем присутствии… Глупец, не заметивший того, что я бросила в огонь только копии подделанных тобой документов. Подлинники поддельных грамот у меня в руках! Вот они, вместе с твоими письмами к тому, кто передал их мне. И стоит мне показать эти бумаги Юстиниану, как никто, даже я сама, не сможет уже спасти тебя от позорной казни…

Ты знаешь, как охотно император изображает из себя блюстителя законов и справедливости…