Падение империи

Камилла давно знала это местечко, откуда с одной стороны открывался дивный вид на голубую даль моря, а с другой — на раскинувшийся пестрый ковер ярких цветников. Когда-то напротив статуи Энея возвышалась статуя Юлия Цезаря, имя которого еще виднелось на постаменте. Но статуя эта случайно исчезла, и вместо нее Теодорик приказал сделать изображение своего сказочного предка, народного героя и полубога Амалунга, прямыми потомками которого считались короли готов, Амалунги. Заказанная лучшему скульптору того времени, статуя германского воина оказалась характерной противоположностью изображению Энея, символическим воплощением племени варваров, ставших победителями гордых римлян.

Не в первый раз приходила Камилла к этой золоченой решетке полюбоваться видом, вдвойне прекрасным при восходе солнца, золотой круг которого выплывал из-за моря, как бы омываясь в прозрачной синеве волн.

Погруженная в задумчивость, молодая девушка шла, не подымая глаз, и вдруг остановилась, как вкопанная.

Прямо перед собой, всего в трех-четырех шагах, она увидела стройную фигуру юноши, прислонившегося головой к высокой золоченой решетке и не сводившего глаз с синей дали моря.

Камилла вздрогнула, узнав каштановые шелковистые кудри, так грациозно рассыпающиеся по белому плащу, украшенному широкой золотой вышивкой.

— Аталарих… Король… — невольно сорвалось восклицание с ее уст.

Аталарих услышал его и медленно повернул голову к остановившейся в нерешительности девушке.

Яркая краска залила бледные щеки Камиллы, но волнение ее не передалось юному монарху.

Со спокойным достоинством поклонился он молодой римлянке, видимо собираясь уступить ей место.

— Я помешал тебе, Камилла, — произнес он спокойно, почти равнодушным голосом. — Прости невольную неделикатность… Я не мог ожидать встречи с тобой в такой ранний час и не хочу мешать тебе…

Грациозным жестом перебросил Аталарих через плечо полу шелкового плаща, с широкой каймой, и отошел от павильона.

Камилла почувствовала острую боль в сердце, которую объяснила ненавистью. Но вспомнив уроки Цетегуса, она нерешительно вымолвила:

— И я не хочу тебе мешать, король готов… Останься… Прошу тебя… — прибавила она едва слышно.

Аталарих вернулся на прежнее место. Едва заметная улыбка мелькнула на его прекрасном грустном лице.

— Благодарю тебя, Камилла, за позволение остаться… Я всегда любил это место, сегодня же такое дивное утро… Но, прошу тебя, не выдавай меня матушке и ее докторам. Они запирают меня на целые дни в душных комнатах так усердно, что невольно приходится ускользать потихоньку, чтобы глотнуть свежего морского воздуха, который для меня, это я чувствую, полезней всякого лекарства.

Камилла слушала, не веря своим ушам… Неужели этот спокойный юноша, холодно говорящий с ней, тот самый Аталарих, которого любовь положила без чувств к ее ногам?.. Как мог, как смел этот юный варвар оставаться равнодушным при встрече с ней? Или его любовь уже угасла? Так скоро?.. Неужели ее красота стала бессильной?

Камилла с недоумением глядела на красивого юношу, не понимая, откуда у этого короля варваров столько спокойного достоинства и грациозного величия. Каждое движение этого юноши просилось на картину. Каждый художник был бы счастлив найти подобную модель для статуи Аполлона или спящего Амура, узнанного подкравшейся Психеей. Камилла не спускала глаз с прекрасного юноши, не понимая, что происходит в ее душе. Давно ли она негодовала на сына варваров, осмелившегося поднять взор на дочь римского патриция, давно ли считала любовь наследника Амалунгов кровным оскорблением для дочери Боэция. А теперь же, когда Аталарих, казалось, совершенно позабыл свое чувство, теперь она испытывала большее негодование, чем тогда, у ручейка в горах Ацума.

Камилла потупила глаза, боясь неосторожным взглядом выдать волнующие ее противоречивые чувства.

Аталарих же продолжал говорить спокойно, видимо не замечая ее волнения. Он не спускал глаз с синей дали моря, где на горизонте виднелись черные тени скалистых островов, известных под именем «Игл Амфитриды».

Солнце еще скрывалось за горизонтом, но лучи его уже играли бриллиантовыми блестками по тихо колышущимся волнам. Казалось, будто широкая золотая лента соединяла темную зелень берега со сверкающим небом, по синеве которого медленно разливалась пурпурная заря, освещая белоснежные хлопья облаков нежными оттенками перламутра.

— О, какая дивная картина, — как бы невольно прошептал Аталарих. — Взгляни на море, Камилла… Помнишь, как мы думали детьми, что этот золотой мост, протянувшийся через море, соединяет нашу землю с неведомыми небесными островами вечного блаженства…

— Вечного блаженства… — машинально повторила Камилла. — Где оно?.. Его нет и быть не может…

Внезапно обернувшись, Аталарих взглянул ей прямо в лицо.