Падение империи

Вечером того же дня во дворцовом павильоне, занимаемом Рустицианой и ее дочерью, появился Цетегус, вызванный правительницей для участия в обсуждении нескольких дел. Прямо из заседания совета, назначаемого в покоях все еще числящегося больным короля, Цетегус прошел к вдове Боэция бледный и раздраженный, с гневно сверкающими глазами.

— Камилла… Не теряй времени, — обратился он к молодой девушке, задумчиво сидящей у окна в сад, откуда виднелся «храм Венеры». — Нужно поспешить с исполнением нашего плана, пока не поздно… Аталарих становится опасен. Его влияние на мать и Кассиодора ежедневно возрастает… Сегодня он принудил правительницу обещать ему не созывать совета в его отсутствие… И это еще не самое худшее. Все, что бы я ни предлагал, он отвергает, видимо не доверяя мне. Словно ему кто-то показывает путь, наиболее опасный для наших планов… Очевидно, старый Гильдебранд влияет на своего воспитанника. Амаласунта сделала страшную ошибку, оставив этого упрямого варвара вблизи своего сына. Через него Аталарих сносится с нашими врагами… Сегодня только я узнал, что он переписывается за нашей спиной с опаснейшими готскими вельможами, и даже встречается с Витихисом и Тейей… Если тебе не удастся отвлечь его внимание от политики, то наши планы рушатся.

— Я не надеюсь больше на мое влияние Цетегус, — чуть слышно ответила Камилла.

— Почему?..

Префект Рима вскинул свои проницательные глаза на печальное личико девушки.

— Что заставило тебя усомниться в своей силе?.. Разве ты видела Аталариха?

Камилла ответила не сразу… Она помнила обещание не выдавать тайных прогулок Аталариха, и, кроме того, какое-то смутное чувство как бы запрещало ей передать холодному римлянину о своем первом свидании с юным королем. Ей хотелось сохранить воспоминание о разговоре, кажущимся ей поэтическим сном. Потому она уклонилась от ответа.

— Если король не подчиняется своей матери и сопротивляется твоей могучей воле, то может ли он подчиниться влиянию простой и неопытной девушки?..

— О, святая невинность, — иронически улыбаясь, заметил Цетегус, и сейчас же переменил разговор, желая посвящать Камиллу в свои тайные планы.

Оставшись наедине с Рустицианой, он был откровеннее и прямо потребовал от нее, чтобы она немедленно устроила свидание своей дочери с Аталарихом, который с сегодняшнего дня решился выходить в сад из своих покоев.

И с этого дня для Камиллы началась новая жизнь. Почти ежедневно встречалась она с Аталарихом в великолепных дворцовых садах и всего чаще у «храма Венеры», ставшего любимым местом для прогулок молодого короля и его матери.

Правительница не могла не заметить любви своего сына к Камилле. Но это открытие отнюдь не обеспокоило ее, скорее, напротив. Под воздействием этой любви Аталарих становился мягче и уступчивее, так что честолюбивая женщина надеялась удержать бразды правления в своих руках. Она готова была даже согласиться на брак Аталариха с дочерью Боэция в надежде, что такой союз примирит римскую аристократию и изгладит воспоминание о казни Боэция и Симаха. Побуждаемая подобными соображениями, Амаласунта ежедневно вызывала Рустициану к себе и предоставляла Аталариху полную свободу прогулок с Камиллой по тенистым аллеям в сопровождении одной лишь неизбежной Дафницион и даже кататься в лодке между изумрудными зелеными островками, разбросанными по заливу. Подобно птице скользила золоченая лодка с пурпурными парусами по синему зеркалу пруда. Камилла молча сидела на носу и жадно всматривалась в прекрасное бледное лицо царственного юноши, держащего руль.

Аталарих сильно изменился после болезни. Он возмужал и временами переставал казаться юношей. Его манеры, осанка и даже голос приобрели величественное спокойствие и гордую решительность монарха, сознающего свои права и обязанности. Глухая борьба с Цетегусом благотворно влияла на мягкую натуру юноши, как бы закаляя его необходимостью напрягать нравственные силы и царственную мощь.

Камилла видела эту перемену и все яснее сознавала, что в сердце ее зарождалось чувство, не имеющее ничего общего с ненавистью. С каждым днем все трудней становилось Камилле обвинять в смерти своего отца и деда Аталариха, который казался ей идеалом благородства и великодушия. Высокий ум, нежное сердце и поэтическая фантазия юного короля успешно боролись с предубеждениями римлянки. Скоро Камилла призналась себе, что присутствие короля становилось ей необходимо, как чистый воздух, как чистая ключевая вода.

Ни единого слова из своих разговоров с королем не передала она Цетегусу, начинающему подозрительно присматриваться к выражению лица Камиллы каждый раз, когда речь заходила о короле готов.

Зато Рустициана не обращала внимания на свою дочь, наблюдая исключительно за Аталарихом, в котором она не видела ни следа страсти к Камилле.