Падение Келвина Уокера

Келвин сжался в комок по двум причинам: чтобы не разоблачаться догола перед публикой в зале и миллионами прильнувших к телеэкранам и чтобы не дать разъедающему отцовскому презрению проникнуть в святая святых его подлинности. Он слышал, как расходилась публика. Слышал, как Гектор Маккеллар тревожился, не нужно ли вызвать врача. Слышал, как отец говорил: «Ничего страшного — он всегда такой после взбучки, минут через десять оправится». Слышал, как Джил сказала: «Мы его друзья, как ему помочь?» — а Маккеллар уже издалека удивленно отозвался: «У него есть друзья?»

Легкая рука коснулась его головы, и Джил сказала:

— Ах, Келвин, Келвин.

Отец сказал:

— Жалость ему плохая помощь.

Чуть погодя Келвин сказал:

— Сколько их осталось, пап?

— Всего двое. Выбирайся, сынок.

Он сказал это с той грубоватой лаской, на которую не скупился после порки. И Келвин разжался.

Он опустил ноги на пол, облокотился на колено и, покусывая сустав большого пальца, стал лихорадочно соображать. Отец еще сидел в соседнем кресле. Тут же стояли Джек и Джил, а все огромное помещение опустело и освещалось ровно и буднично. Мистер Уокер поднялся и сказал:

— Ну, ты готов ехать домой?

Келвин безропотно встал. Джил вскрикнула:

— Неужели ты с ним поедешь, Келвин?

Джек сказал:

— Послушай, Келвин, ничего необычного сегодня не произошло. Эти гады дали работу, потому что ты им подходил, а когда узнали, что работаешь на себя, прижали тебя к ногтю — в Британии это обычное дело. Не хандри, приятель. Найдешь себе другую работу.

Джил сказала:

— Правда, оставайся здесь. Оставайся с нами. Какой смысл в этих глупых выступлениях по телевизору? Только свобода имеет смысл. Какую жизнь ты увидишь с этим вредным стариканом?

Мистер Уокер ядовито усмехнулся. Келвин перевел взгляд с Джил на Джека, потом опять на Джил. Ясно, они уже спелись. Он убежденно сказал ей:

— Ты меня не любишь.

Она шепнула:

— Прости.

Он сказал:

— Пожалуйста, уходи. Ты больше не нужна. Уходи. С ним уходи! Мне без тебя хватает забот.

Она подняла на него глаза и заплакала, обиженная в лучших своих чувствах — в желании помочь, но Джек уже обнял ее за плечи. Он негромко сказал:

— До свидания, Келвин, — и увел ее.

Келвин, однако, не собирался покорно плестись за отцом к служебному выходу. Он расхаживал взад и вперед, щелкая пальцами и бормоча себе под нос:

— Зачем он это сделал? Я буду счастливейшим человеком, если пойму его замысел.

— Он хотел удалить тебя с общественного поприща, — в некотором замешательстве сказал мистер Уокер.

Той детской напуганности в парне не осталось и следа. Келвин холодно взглянул на него и сказал:

— Кого ты имеешь в виду?

— Твоего хозяина.

— Которого?

— Гектора Маккеллара, конечно.

— Я имел в виду Бога.

Мистер Уокер не поверил своим ушам. Он сказал:

— Келвин! Надо ли это понимать так, что ты наконец… веруешь в него?

— Разве ты не читал в газетах мои высказывания?

— Читал! И они были бы очень мне по вкусу, не угляди я в них лицемерие без стыда и совести.

— Ты ошибался, отец. Уже в моем первом успехе Господь явил свою милость. С тех пор моя вера не поколебалась ни разу. Иначе я бы ничего не добился. Без веры я был бы медью звенящей, или кимвалом звучащим[14].

— Без любви.

— Не понимаю, о чем ты.

— Апостол сказал: без любви мы гроша медного не стоим.

Келвин замотал головой:

— Я убежден, что это неверный перевод. Вера движет горами, а много ли пользы в любви?

— Келвин, — потрясенно молвил мистер Уокер, — я тоже об этом задумывался!

Сын взглянул на него и сказал:

— Пойдем ко мне.

Джил забрала только свои вещи и кое-какую хозяйственную мелочь, Келвину не особо нужную, так что квартиру он застал такой же, какой ее оставил. На мистера Уокера она произвела глубокое впечатление. Он расхаживал по комнатам, щупая обшивку мебели, трогая безделушки и заглядывая в ящики. Его сын сидел на диване и, вздыхая, размышлял о непостижимых путях господних. Мистер Уокер набрел на холодильник и плиту и приготовил поесть. Разливая чай, он сказал:

— Ты все это приобрел в рассрочку?

— Нет, из ссуды.

— Правильно. Так гораздо дешевле. Когда я решил приложить руку к твоему публичному изничтожению, я думал, ты прямиком направляешься в пекло. Выходит, поторопился.

— Отец, ты рассуждаешь как малое дитя! — вскричал Келвин. — Это не ты решил меня уничтожить — решили за тебя! Уж ты-то — старейшина! — должен сознавать, что все происходит по господнему плану. Весь мир действует по этому плану. И время от времени объявляется кто-то один, кому этот план ясен как божий день. Несколько недель я был самым мощным бульдозером на господней стройке, против меня никто не мог устоять. И, уж конечно, предвечный замысел не располагал загнать эту превосходную машину, — он стукнул себя в грудь, — в самую грязь!

— Келвин, — сказал отец, — а вдруг ты понадобился Господу в Шотландии?

— В Шотландии?

— Да, в нашем захолустье, — сказал мистер Уокер. — В нашем жалком, презренном захолустье. Однако четыре сотни лет назад мы осознали себя избранным народом. У нас тогда был лидер[15].

Келвин повторил в раздумье: