Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.

— Это что, я и похлеще слышал! — вступает Нажметдинов, инструктор орготдела. — В поезде ехал, в командировку. Один там спрашивает: почему, мол, не выполняем сталинское решение Америку перегнать. Так сам товарищ Сталин будто бы сказал, что не надо. Догнать можно, а перегонять не следует.

— Почему? — спрашивает кто-то.

— Если перегнать, то сразу они голую задницу у нас увидят!

Все повторяется. Мы захлебываемся хохотом, потом мрачнеем и опять клянем органы, которые не расстреливают на месте подлецов, рассказывающих такие анекдоты. Это длится добрых два часа. Потом мы спохватываемся и поспешно расходимся, поглядывая друг на друга. В душе некое освобождение от давящей тяжести и одновременно тревога…

Редактор молча жевал бумагу.

— Что же ты, голубчик, ходишь в ЦК, не согласовав с нами?

Он поднял на меня свои блеклые глаза.

— Так я же, как коммунист…

Он уныло смотрел в пол. Я принялся ему рассказывать, как реагируют в области на нашу критику. Пилмахмуд продолжает руководить облОНО, и ему по-прежнему собирают дань. Выговор с него давно уже сняли. И в педучилище тот же Сагадуллаев продает дипломы. А в школах учителя с жуковской справкой продолжают учить детей. То же самое и с управляющим банком Мовыевым, которого заместителем министра финансов назначили. Хлебозаводу, о котором мы писали, присуждено переходящее Красное знамя…

— Вот что, поедешь по спецзаданию! — веско сказал редактор.

Я вернулся в Ханабад и включился в «людоедское» дело. О нем говорили, но никто толком не знал, что там правда, и что вымысел…

Все, как водится в Ханабаде, происходило на базаре. Да, на том самом базаре, расположенном в полуразрушенных стенах старой крепости, про который мы уже писали в самом начале, совершая экскурсию в ханабадскую историю. Там, рядом с проломом в стене, где столкнулись некогда известные исторические деятели, положившие начало вражде левобережных ханабадцев с правобережными, в наше время поселился одноногий инвалид со своей румянощекой, крепкой женой. Приехали они к концу войны откуда-то с Кубани и построили здесь добротный дом с пятью окнами и высоким забором. Их не смущала гнилостная вонь, исходящая от протекающего через их двор крепостного рва, по которому теперь сбрасывались отходы местного масложиркомбината. Пахучая желто-бурая жижа обычно стояла там. А разводили они свиней…

Ханабадский базар за две тысячи лет нисколько не изменился. Разве что вместо цветастого халата и шитых серебром туфель там сейчас можно купить югославскую дубленку и ботинки «Саламандра». Впрочем, как и во времена Александра Македонского, нет той вещи в мире, которую невозможно было бы приобрести на ханабадском базаре. Говорят, в последние годы, имея деньги, тут можно купить небольшой атомный реактор. Я не имею оснований не верить этому.

А в остальном все тут было по-старому. Широкоплечие, с лиловатым румянцем во все лицо женщины продавали топленое молоко, сметану и мацони в стаканах, тут же высокими стопками лежали жареные решеточкой блины, от самых ворот сидели с полотенцами в руках продавцы лепешек. Во всю глубину базара, до дальней крепостной стены высились горы цветистых дынь, арбузов, пламеннокрасной тыквы. Стояли корзины с виноградом, урюком, шапталой. Ни с чем не сравнимый, устоявшийся в тысячелетиях запах будоражил обоняние.

А по левую сторону находились сколоченные из досок прилавки. На них было разложено мясо, пересыпанное крупной солью сало, рассеченные надвое крупитчатые курдюки. Висели обдуваемые сухим горячим ветром пустыни бычьи, свиные, бараньи остовы. Бычьи и бараньи туши тут же заветривались, покрывались плотной, не допускающей проникновения воздуха пленкой. Лишь свиные туши продолжали сочиться, к вечеру уже источая все усиливающийся запах. Их надо было продавать как можно скорее, что и делала тетя Фрося, жена Кости-инвалида, живущего у крепости. Это ей было тем легче, что свинина у нее была плотная, отборная, с ясно видимой границей мяса и сала. Красивая свинина. Да и продавала она ее обычно рублем дешевле других. Местные почему-то эту свинину упорно не брали, но тут и приезжих было достаточно.