Падение Левиафана

Понемногу ему становилось легче. Отпускало. Автодок вырастил ему новые зубы. Не считая унизительной потребности обезболивать десны, как у младенца, процесс шел как надо. А ночные кошмары теперь стали привычными и знакомыми. Они начались еще на Лаконии, когда Джим был пленником Первого консула Дуарте. Джим надеялся, что после освобождения кошмары закончатся, но они становились все хуже. Похороненный заживо — последняя версия. Часто снилось, что кого-то из близких убивают в соседней комнате, а он не успевает найти ключ и спасти. Или что под кожей у него живет паразит и пытается прорваться наружу. Или что опять приходят охранники-лаконийцы, избивают и снова ломают зубы. Как и было в реальности.

Но с другой стороны, старые сны о том, что забыл одеться или не готов к экзаменам, отступили. Как ни странно, оказалось, что в тех снах жизнь была неплоха.

Бывали дни, когда он не мог избавиться от ощущения угрозы. Временами часть его разума попадала в капкан иррациональной и ничем не обоснованной уверенности, что люди, терзавшие его на Лаконии, снова за ним охотятся. Или нападал страх перед тем, что находится за вратами — не такой уж нереальной опасностью. Апокалипсис, уничтоживший создателей протомолекулы и стремящийся к разрушению человечества.

Если так посмотреть, может, он и не был так уж сильно надломлен. Может быть, ситуация в общем настолько плоха, что вся целостность и здравомыслие того человека, которым он был до плена в Лаконии, теперь выглядели бы безумием. Еще Джиму очень хотелось знать — он дрожит или это резонанс движения корабля, результат грязной работы двигателя.

Лифт остановился, он вышел и повернул к кухне. Мягкий и ритмичный стук собачьего хвоста о палубу подсказал, что Тереза с Ондатрой уже там. Еще там был воскресший из мертвых Амос — глаза черные, кожа серая. Он сидел за столом, на лице, как всегда, улыбка. Джим не видел, как на Лаконии Амосу снесли голову выстрелом, но знал, что дроны заново собрали его тело по кускам. Наоми до сих пор сомневалась в том, что некто, называющий себя Амосом, в самом деле тот механик, рядом с которым они провели много лет. Может, это инопланетный механизм, считающий себя Амосом только потому, что сделан из его плоти и мозга. Для себя Джим решил, что даже если он выглядит по-другому, даже если иногда знает что-то чуждое, обрывки иного древнего мира, это тот же Амос. К тому же, у Джима не было лишних сил, чтобы глубже это обдумывать.

И кроме того, Амоса любила собака. Не самый сильный аргумент, но и не самый слабый.

Сидящая у ног Терезы Ондатра с надеждой посмотрела на Джима и опять застучала хвостом по палубе.

— Нет у меня сосиски, — сказал ей Джим, глядя в жалобные карие глаза. — Придется тебе обойтись кибблом. Как и всем остальным.

— Ты ее избаловал, — сказала Тереза. — Она никогда этого не забудет.

— Если я и попаду в рай, так за то, что баловал собак и детей, — ответил Джим и двинулся к автомату.

Машинально заказал грушу кофе. А потом, поняв, что наделал, добавил вторую, для Алекса.

Тереза Дуарте пожала плечами и снова переключила внимание на свой завтрак — тубу с грибами, ароматизаторами и клетчаткой. Ее темные волосы были собраны в хвост, а губы вечно выражали легкое недовольство, непонятно, из-за физиологии или характера. Джим наблюдал, как в Доме правительства на Лаконии Тереза превращалась из ребенка, развитого не по годам, в бунтующего подростка. Ей сейчас пятнадцать, и он помнил себя в таком возрасте — тощий, темноволосый мальчишка из Монтаны, без особых амбиций, кроме разве что понимания, что если больше у него ничего не получится, всегда можно пойти во флот. Тереза выглядела старше того подростка, каким был Джим, больше знала о Вселенной и больше злилась от этих знаний. Может быть, эти качества неразделимы.

Пока Джим был у ее отца в плену, Тереза его боялась. Но теперь, когда оказалась на его корабле, страх, похоже, улетучился. Когда-то он был для нее врагом, но сейчас не мог быть уверен, что стал другом. Запутанные эмоции девушки-подростка, выросшей в изоляции, вероятно, была за гранью его понимания.

Автомат налил кофе, и Джим взял обе груши, свою и Алекса, ощутив в ладонях тепло. Дрожь почти ушла, горечь кофе успокаивала лучше любого чая.

— Надо бы в ближайшее время пополнить запасы, — заметил Амос.

— Правда?

— С водой порядок, но вот топливных гранул взять не помешало бы. И воздухоочистители уже не те.

— И насколько плохи дела?

— Еще пару недель точно протянем.

Джим кивнул. Его первым побуждением было отложить проблему на потом. Что, конечно, неправильно. «Если это не срочно, то пусть катится к черту» — страусиная политика, ни к чему хорошему не приведет.

— Я поговорю с Наоми, — сказал он. — Мы что-нибудь придумаем.

Если только лаконийцы нас не найдут. Если нас не прикончат сущности врат. Если не случится еще какой-нибудь катастрофы из тысяч возможных. Он отпил еще кофе.

— Как дела, капитан? — спросил Амос. — Какой-то ты дерганый.

— Все отлично, — ответил Джим, пряча за напускным весельем постоянно растущую панику, как и все остальные.