Падение Левиафана

– Думаю, подсказки найдутся у меня, – сказала каменным – твердым и жестким – голосом Наоми. Ее изображение на экране сменилось последовательностью тактических схем. Солнечная система задерживалась на несколько секунд и сменялась следующей. Наоми продолжала говорить, а схемы продолжали меняться, не повторяясь: – По сведениям подполья и его союзников, после события сто пять кораблей в семидесяти системах изменили курс на новый, который приведет их за врата. Среди них лаконские, корабли подполья и нейтральные гражданские. А еще… они замолчали.

– Замолчали? – эхом откликнулся Джим.

Он скорее выражал изумление, чем спрашивал, однако Наоми ответила:

– Ни радиосвязи, ни лучевой. Ни объяснений, ни уведомлений об изменении в полетных планах. Все просто повернули к нам.

– Радиомолчание – это странно, – заметил Фаиз. – Дюзовый след все равно виден. Какой смысл прятаться за радиомолчанием? Что оно даст?

– Ничего не даст, – сказала Танака. – Просто связь им больше не нужна. Все думают одной головой.

Элви издала что-то среднее между вздохом и всхлипом. Танака либо не услышала ее, либо не сочла нужным заметить.

– Я взяла на себя смелость связаться с адмиралом Трехо. Надеюсь, присланное им подкрепление успеет к сроку.

– К чему успеет? – не понял Джим.

– Ко времени сражения, – ответила Танака, как отвечают на дурацкий вопрос.

– А мы уверены, что они враги? – спросила Элви.

– Да, – сказала Танака. – Мы попытались войти в станцию. Нас отбросили. И теперь к нам движется особый флот, управляемый ульевым разумом. Если бы они просто спешили доставить нам торты и украшения к празднику, мы бы знали: верховный консул за приятной беседой на станции разъяснил бы.

– Мы выявили восемнадцать систем без признаков враждебной активности, – сказала Наоми.

– Если сейчас отступить, мы никогда не вернем уступленной территории, – заявила, подавшись к экрану, Танака. Эта женщина внушала Джиму страх и отвращение, и особенно – когда оказывалась права. – Или мы войдем сейчас, или разговор с верховным консулом откладывается до времени, когда он окажется внутри нас и станет дергать нас за ниточки.

Наоми ответила ей мягче, но не менее решительно:

– Понимаем ли мы, почему не удался эксперимент? Почему Джим сумел проникнуть на станцию, чтобы открыть врата, а мы не можем?

– Когда вы впервые столкнулись со станцией, она была чем-то вроде автопилота, – объяснила Элви. – Она открылась перед прицепившейся к вашему кораблю протомолекулой, потому что не получала приказа не открывать. А сейчас получила. Наш катализатор способен что-то включить, Кара с Амосом могут на что-то реагировать, но Уинстон Дуарте перестроен протомолекулой. Он стал ее частью. Нам на станцию не попасть, потому что он не пускает. Вот так просто.

* * *

– У меня до сих пор голоса в голове, – пожаловался Алекс. – В смысле, настоящие голоса настоящих людей. У вас так же?

– Да, – ответила Тереза.

Камбуз «Росинанта» словно притворялся самим собой. Настоящий, осязаемый, но какой-то не такой. Как будто Джим был здесь и не здесь.

Глаза Терезы от горя и разочарования казались пустыми. Джим попробовал представить, каково ей: почти что найти отца, в каком-то смысле вернуть – и споткнуться на последнем препятствии.

– Когда Амоса ждать? – спросил Алекс.

Джим пожал плечами.

– Когда ученые с ним закончат.

– Что делать будем?

Это вопрос. Джим запихнул в рот остатки риса с бобами, прожевал и проглотил. «Росинант» был хороший корабль. Хороший дом. Миллионам людей в сотнях систем не довелось так долго прожить дома, как им на «Роси». Он не понимал, почему мысль об этом навевает такую печаль. Запихивая миску и ложку в утилизатор, он оценил, как щелкнула под рукой крышка, как плотно закрылась, едва он отнял руку. В этом было мелкое, но изящество. О нем так легко забывалось.

– Я туда, – ответил он, пальцем ткнув в сторону ведущего к каюте коридора.

Алекс кивнул.

Джим медленно продвигался по кораблю. Мысли у него были заняты. Он все думал об Эросе. О том, как выпущенная на волю протомолекула разбирала людей на части и складывала заново согласно своим нуждам и своей программе. Сколько десятилетий прошло, и вот опять. Амос, Кара, Ксан. Они умерли и подверглись перестройке, потому что дроны чужаков, следуя бог весть какой логике, пришли к выводу, что им следует преодолеть смерть. Дуарте на пару со станцией разбирает человечество, как разжижается окуклившаяся гусеница, чтобы превратиться в бабочку.