Из разговоров с турецкими офицерами Балакян сумел узнать обо всех подробностях армянской трагедии так, как ее видело османское правительство. А благодаря разговорам со своими собратьями по несчастью, встреченными по пути к месту ссылки, он составил полную картину того, что пришлось пережить армянскому народу. Обе эти точки зрения он отразил в своих мемуарах, впервые опубликованных на армянском языке в 1922 году. Тем самым Балакян выполнил свой долг перед будущими поколениями, донеся до них правду о том, что он назвал «Армянская Голгофа».
Но сохранить жизнь было нелегко. Поддерживая теплые отношения с конвоирами и, по его словам, всецело вверив свою жизнь в руки Божьи, Балакян жил одним днем, под постоянной угрозой смерти. Во время длительного перехода он и его товарищи могли воочию видеть масштабы трагедии османских армян: усеянные мертвыми телами дороги, нечеловеческие страдания выживших, позор тех, кто ради спасения жизни принял ислам. Он записывал все подробности в своем дневнике, который вел на протяжении всего пути из Анатолии до Киликии и дальше по сирийской пустыне. Рассказы других людей, переживших армянский геноцид, подтверждают написанное им.
Страх насильственной смерти, могущей наступить в любой момент без предупреждения, усугублял и без того тяжелое состояние людей, вынужденных ежедневно терпеть жестокость, усталость и лишения. Многие армяне предпочитали расстаться с жизнью, чем страдать дальше. Даже Григорис Балакян, который поклялся выжить, признавался в том, что его посещали мысли о самоубийстве. Когда на берегу реки Халис (Красной реки) они наткнулись на вооруженную банду, Балакян и его товарищи решили прыгнуть в реку в случае, если «катастрофа будет неизбежна», как это уже сделали многие до них. «Эта река, уже ставшая могилой для десятков тысяч армян, не отказалась бы принять и нас в свои мутные, бурлящие воды и спасти нас от жестокой и мучительной смерти в руках этих турецких головорезов», — записал он в своем дневнике. Однако Балакяну удалось сохранить присутствие духа: он сумел убедить бандитов пропустить их караван, не тронув его[287]
.Мануэлю Кркяшаряну было всего девять лет, когда мать на его глазах прыгнула с моста в бурные воды Евфрата. Семья Мануэля была депортирована из Аданы в Месопотамию, в город Рас-эль-Айн (сейчас находится на территории Сирии). На глазах у Мануэля, единственного ребенка в семье, его близких грабили вооруженные бандиты и избивали сопровождавшие их жандармы. У его матери опухли ноги, так что каждый шаг сопровождался болью, но она продолжала упорно идти, зная, какая участь ожидает отставших[288]
.Но однажды ночью она поняла, что не сможет идти дальше. Мануэль слышал, как мать обратилась к отцу со страшной просьбой: «Отведи меня на мост. Я хочу броситься в реку. Если я не убью себя, арабы замучают меня до смерти». Муж отказался, но их сосед хорошо понимал ее опасения и донес ее на спине до моста над разлившимся от паводков Евфратом. Ее маленький сын и священник последовали за ними, но Мануэль отвел глаза, чтобы не видеть, как она бросится в реку. Обернувшись, он лишь на мгновение увидел мать в бурлящем потоке, навсегда уносящем ее прочь.
Через два дня после самоубийства матери отец Мануэля умер во сне. Мальчик остался сиротой, и о нем некому было позаботиться. Его босые ноги опухли, так что, в конце концов, он не смог идти. Он видел, как солдаты убили нескольких женщин и детей, отставших, как и он, от каравана. Его самого ограбили, сняв всю одежду вплоть до трусов, и бросили на дороге — до смерти напуганным, страдающим от голода и жажды.
Григорис Балакян встречал по пути много таких сирот. В Ислахие, неподалеку от того места, где остался сиротой Мануэль, он столкнулся с восьмилетним мальчиком и его одиннадцатилетней сестрой — они просили подаяние, на них почти не было одежды, и они умирали от голода. Старшая сестра «на правильном армянском языке, на котором говорят прилежные школьницы» объяснила, что все 14 членов их семьи, включая мать, умерли, и двое детей остались одни. «Как жаль, что мы выжили», — со слезами сказала она[289]
.Вопреки всему маленький Мануэль Кркяшарян тоже сумел выжить. Волею судеб он оказался среди арабов и курдов — людей с чуждым ему языком и культурой. Одни грабили и забрасывали его камнями, другие давали еду и одежду. Ему довелось стать очевидцем страшной жестокости, он пересекал равнины, усеянные телами армян. Его спасли четыре курдские женщины, которые нашли его на дороге и отвели в свою деревню, чтобы сделать домашней прислугой. До конца войны Мануэль скитался между курдскими деревнями на турецко-сирийской границе, всецело завися от милости чужих людей.