Падение полумесяца (СИ)

Остальные султанские сыновья? Укрепляющиеся в своих владениях — Трабзоне и Конье — Коркут и Шахиншах. Трясущийся от страха в болгарской Варне Махмуд, подготовивший оказавшиеся под рукой корабли, куда то ли погрузили, то ли вот-вот готовы были погрузить все занимающие немного места ценности. Очень уж сильно пугали султанского отпрыска двинувшиеся со стороны Молдавии и Венгрии войска, уже успевшие перейти границы империи и не встречающие особо сильного сопротивления. Откуда бы ему было взяться, если вспомнить, что Баязид II стягивал верные себе войска ближе к столице, а многие видные османские землевладельцы и коменданты крепостей, они тоже понимали, к чему всё движется и не горели желанием гибнуть во имя Аллаха. Не все горели, если быть точным. Да и воззвания к самим болгарам не остались не услышанными. О сильном сопротивлении поработителям речи не шло, но вот о бегстве — временном, конечно — с насиженных мест, а также о создании разного вида препятствий — это совсем иное дело. Потому было о чём беспокоиться Махмуду. Ох как было!

Хитрый же Мехмет, что в Салониках, до сих пор рассчитывал на свою как бы договорённость с Палеологами, в которой его никто не спешил разубеждать. Более того, войска крестоносцев показательно избегали земель прошло-будущей Мореи-Греции, создавая тем самым этакий мираж, обман всех чувств султанского сыночка, решившего, что он хитрее и умнее всех прочих. Время его падения было назначено на немного иной срок, сразу после отца и Махмуда.

Собравшиеся в каюте капитана «Возмездия» флотские командиры слушали во многом новые и интересные для себя откровения Гнедича со всем вниманием, не стесняясь переспрашивать и уточнять. А ещё смотреть на карту Стамбула и прилегающих земель, на которой были грифелем отмечены число орудий на крепостных стенах, расположение и количество войск, а также мера их боеспособности, надёжности, верности Баязиду II. Места, куда, по мнению прознатчика Борджиа, стоило ударить первым делом, а какие стоило до поры оставить в покое. Разумеется, не ставилась под сомнение верность и готовность к сражению у янычар. Другое дело, что сам султан мог не захотеть оборонять столицу до самого конца, предпочтя покинуть её. Но это явно не могло произойти сразу, лишь после длительного и результативного обстрела.

— Вы уверены что султан не предпочтёт погибнуть, сражаясь, как и подобает властителю империи? — спросил герцог Альба, пальцами подкручивая и так выдающиеся усы. — Хоть и магометанин, но трусом он себя не показывал.

— Часто короля играет свита, — уверенно ответил Гнедич, легко выдерживая взгляд испанского гранда. — А в этой свите есть те, кто будет говорить нужные нам слова. Нам нежелателен мученик, павший во славу этого их джихада. Куда полезнее беглец, оставивший свою столицу и остатки защищающих её войск.

— Такие как вы?

— Может да, может и нет, — уклонился от нового вопроса герцога Гнедич. — Нужно только прицельно не стрелять по дворцу и не мешать султану бежать, когда до него донесут эту мысль, и он убедится в её верности.

Палочкой чёрного дерева бывший прознатчик среди османов показал на карте места, которые трогать не стоило точно, стоило затронуть лишь самую малость. Ну и про места расположения оставшихся у султана кораблей не позабыл. Дескать, пусть стоят себе, пытаться их потопить или захватить тоже не следует. Вот если попробуют сами броситься в безнадёжный бой… Тогда тоже топить лишь часть, остальные лишь отгоняя в сторону. Тут уже не тактика на поле боя, а стратегия в понимании политиков. Той самой, которую вершат короли и особы, к ним приближённые.

— А когда султан покинет Стамбул…

— Тогда можно делать всё, что вы сочтёте необходимым, синьор Кабрал, — оскалился Мирко. — Сперва выжигать ракетами и разрушать калёными ядрами, а потом высаживать отряды опытных, матёрых головорезов, желающих крови и золота. Великому магистру нужен Константинополь, а не населяющие его фанатики. Кто бежит — пусть бежит. Кто поднимет меч — тот будет уничтожен.

— Те, кто падает ниц, прося милости?

— Крестоносцы не воюют с женщинами и детьми, — опередил храмовника де Лима. — А обычных жителей Стамбула, кто сдаётся — вязать. Посмотрим, кто из них кем является.

— Это как? — навострил уши д’Армер.

— По пожеланиям Его Величества. Будем смотреть по имеющимся рабам и тем женщинам, что в их гаремах. Если найдутся рабы-европейцы или женщины единой крови, что скажут: «Повесить!»… Тогда повесим, высоко и быстро. Или голову с плеч, это как получится. Не найдутся либо не скажут так — изгнание по ту сторону Босфора.

Недолгое молчание было прервано сперва хохотом фон Меллендорфа, а потом его же словами:

— Вот почти все и сдохнут, у кого есть рабы из европейцев или наложницы.

— А тебе что, жалко их?

— Нет, Джузеппе, нисколько. Как говорит Его Величество, по мощам и елей. Думаю, бывшие рабы придут ссать на ещё не закопанные тела своих уже не хозяев. Говорят, что только там, у магометан порабощённые, оказавшись освобождёнными, могут лишь жалобно плакать, не зная, что им делать со свободой.

— Не верю!