Падение титана, или Октябрьский конь

Она проводила его на улицу, в холодную ночь, в сопровождении слуг с факелами, пылающими и запасными. Эти факелы были пропитаны чистым асфальтом, добытым в Иудее. Но такой факел горит недолго. Как и жизнь человека. Только боги живут вечно, но люди подчас забывают о них.

«Как она спокойна! — думал Луций. — Вероятно, властители отличаются от обычных людей. Цезарь был прирожденным властителем. Власть дает не диадема, а дух». На Эмилиевом мосту он встретил самого давнего друга Цезаря по Субуре — всадника Гая Матия, чья семья занимала вторую половину нижнего этажа инсулы Аврелии.

Они обнялись и заплакали.

— Ты знаешь, кто это сделал, Матий? — спросил Луций, вытирая слезы.

Тот обнял его за плечи, и они пошли вместе.

— Я слышал несколько имен, поэтому Пизон попросил меня встретить тебя. Это Марк Брут, Гай Кассий и два личных легата Цезаря, его сослуживцы по галльской войне — Децим Брут и Гай Требоний. Тьфу! — Матий плюнул. — Они всем обязаны ему — и так его отблагодарили.

— Зависть — худший из всех пороков, Матий.

— Идея принадлежала Требонию, — продолжал Матий, — хотя сам он в нападении не участвовал. Его задачей было задержать Антония, чтобы тот не вошел в курию, пока Цезаря не убьют. Внутри не было ликторов. Они все продумали и преуспели в главном, но потом все пошло не по их плану. Убийцы запаниковали и бросились к храму Юпитера Наилучшего Величайшего. Теперь они там.

Луций почувствовал под ложечкой холод.

— Принимал ли Антоний участие в заговоре?

— Кто говорит — да, кто говорит — нет, но Луций Пизон так не думает, и Филипп тоже. Нет реальной причины предполагать такое, Луций, раз Требоний остался на улице, чтобы его задержать. — Матий всхлипнул, захлюпал, последовал новый поток слез. — Ох, Луций, что же нам теперь делать? Если Цезарь, при всей его гениальности, не смог найти выхода, тогда остальным нечего и пытаться. Мы погибли. Как жить без него?

У Сервилии был сложный день. Тертулла продолжала чувствовать себя плохо, и местная тускуланская повитуха отсоветовала ей ехать в город. Там грязно, и воздух нездоровый, да и дорога тряская, неровен час случится выкидыш! Поэтому Сервилия пустилась в дорогу одна и приехала в Рим, когда уже стемнело. Она так быстро прошла мимо швейцара, что тот не успел ничего ей сказать. Да она и не стала бы его слушать. Короткие толстые ножки вынесли ее на колоннаду. С мужской половины неслись пьяные вопли. Ах, философы, ах, паразиты! Они, без сомнения, опять напились. Будь ее воля, они ночевали бы на мусорной куче под Земляным валом у известковых ям. Или, что еще лучше, висели бы на трех крестах среди розовых клумб перистиля.

Ее служанка бежала за ней, стараясь не отставать. Сервилия вошла в свои комнаты, скинула на пол накидку. Чувствуя, что ее мочевой пузырь вот-вот лопнет, она сначала хотела пройти в уборную, потом пожала плечами и вышла в коридор, ведущий к столовой и кабинету Брута. Везде горели лампы. Эпафродит, ломая руки, вышел ей навстречу.

— Не говори мне ничего! — гаркнула она, будучи в очень плохом настроении. — Что эта девка опять натворила?

— Этим утром нам показалось, что она умерла, госпожа, и мы послали за хозяином в курию Помпея. Но он оказался прав. Он сказал, что у нее просто обморок, и это действительно было так.

— Значит, он весь день просидел у ее постели, а не находился, как должно, в палате?

— В том-то и дело, что нет, госпожа! Он сказал слуге, что у нее просто обморок, и домой не пошел! — Эпафродит зарыдал. — О-о-о, а теперь он не может вернуться домой!

— Что за чушь? Почему это не может?

— Он хочет сказать, — крикнула вбежавшая Порция, — что Цезарь мертв и что мой Брут — мой Брут! — убил его!

Ужас парализовал Сервилию. Она стояла, чувствуя, как что-то теплое течет по ногам. Моча. Но она онемела и не могла ни двинуться, ни вздохнуть. Застыла с открытым ртом и выпученными глазами.

— Цезарь мертв, мой отец отомщен! Твой любовник мертв, потому что твой сын убил его! И это я заставила его сделать это! Я заставила!

Способность двигаться неожиданно вернулась. Сервилия подскочила к Порции и с размаху ударила ее кулаком. Порция растянулась на полу во весь свой рост, а Сервилия обеими руками вцепилась ей в волосы и потащила к луже мочи. Она тыкала ее лицом в эту лужу, пока Порция не закашлялась и не очнулась.

— Meretrix mascula! Femina mentula! Грязная, сумасшедшая, низкорожденная verpa!

Порция поднялась на ноги и набросилась на Сервилию, пустив в ход зубы и ногти. Две женщины дрались с переменным успехом, яростно, молча. Эпафродит звал на помощь. Женщин смогли растащить только шестеро слуг.

— Заприте ее в ее комнате! — задыхаясь, велела Сервилия, очень довольная, что сумела взять верх.

Вон она, Порция, вся в крови, поцарапанная и избитая!

— Идите! Делайте, что вам сказано! — рявкнула она. — Делайте, иначе я всех вас распну!

Трое философов высунулись из дверей, но никто не осмелился подойти, никто не протестовал, когда стонущую, кричащую Порцию дотащили до ее комнаты и заперли там.