Падение титана, или Октябрьский конь

Послышался какой-то шум. В комнату ворвался молодой Катон с дикими глазами.

— Марк Брут! — крикнул он. — Там! На улице! Там!

Его тон заставил всех вскочить и кинуться к двери. У порога на грубых носилках лежали тела Гая Кассия Лонгина и Луция Титиния. Тоненько вскрикнув, Брут упал на колени и стал раскачиваться, закрыв лицо руками.

— Как? — спросил Кимбр, взяв на себя инициативу.

— Их принесли германские конники, — ответил молодой Марк Катон, вытянувшись перед ним в соответствии с военным уставом, как заправский вояка. О, отец теперь не узнал бы его! — Кажется, Кассий подумал, что они люди Антония и хотят взять его в плен. Он и Титиний скакали к Филиппам. Заслышав сзади конников, Титиний спустился, чтобы их задержать. Но оказалось, что они — наши, однако, пока Титиния не было, Кассий убил себя. Он был мертв, когда все подъехали. И Титиний закололся на месте.

— А где же ты был, пока все это происходило? — ревел Марк Антоний, стоя среди руин, в которые был превращен его лагерь.

Опираясь на Гелена, ибо у молчащего Агриппы обе руки лежали на рукояти меча, Октавиан смотрел не мигая в маленькие разъяренные глазки.

— Я был на болотах, пытался дышать.

— Пока те cunni крали наши деньги!

— Уверен, — со свистом проговорил Октавиан, опустив длинные светлые ресницы, — что ты их вернешь, Марк Антоний.

— Ты прав, я их верну, ты, бесполезный, жалкий придурок! Маменькин сынок, ни на что не пригодный в бою! Я думал, что победил, а все это время какие-то изменники из лагеря Брута грабили мой лагерь! Мой лагерь! Они прикончили несколько тысяч наших солдат! Мы тоже убили восемь тысяч солдат Кассия, но какой был в этом смысл, когда за моей спиной перебили почти столько же наших прямо в моем собственном лагере? И ты не мог организовать отпор!

— Я никогда не говорил, что могу организовать отпор, — спокойно возразил Октавиан. — Ты намечал диспозиции на сегодня, не я. Ты даже не потрудился сказать мне, что атакуешь, и не пригласил меня на свой совет.

— Почему ты не отступаешься и не возвращаешься восвояси, Октавиан?

— Потому что я сокомандующий в этой войне, Антоний, что бы ты ни думал об этом. Я потерял больше людей, чем ты, — это моя пехота погибла! — и больше денег, чем ты, сколько бы ты ни орал и ни бесновался. В будущем я советую тебе включать меня в свои военные советы и лучше охранять свой лагерь.

Сжав кулаки, Антоний харкнул, сплюнул Октавиану под ноги и ушел.

— Позволь мне убить его, пожалуйста, позволь, — взмолился Агриппа. — Я одолею его, Цезарь, я знаю, что одолею! Он стареет и очень много пьет. Позволь мне убить его! Я вызову его, это будет честная схватка!

— Нет, не сегодня, — сказал Октавиан, повернулся и пошел к своей разоренной палатке.

Нестроевые копали ямы при свете факелов, потому что надо было похоронить много лошадей. Мертвая лошадь означала, что всадник не может сражаться. Это хорошо знали все.

— Ты был в гуще драки, Агриппа, мне сказал об этом Тавр. Тебе нужен сон, а не дуэль с таким гладиатором, как Антоний. Тавр сказал мне также, что ты удостоен девяти золотых фалер за то, что взошел на стену противника первым. Речь шла и о corona vallaris, но, по словам Тавра, Антоний придрался к тому, что там было две стены, и ты не сумел первенствовать на обеих. Но я все равно тобой очень горжусь! Возьмешь себе под начало четвертый, когда мы насядем на Брута.

Хотя Агриппа зарделся от похвалы, его более восхищало поведение Цезаря, чем свои подвиги на каких-то там стенах. После оскорбительного и незаслуженного нагоняя, полученного от такого кабана, как Антоний, ему оставалось лишь почернеть лицом и умереть. А вместо этого рев Антония оказал на него благодатное воздействие и, словно некое магическое лекарство, улучшил его состояние. Как он держался! Спокойно, ни один мускул не дрогнул. У него какая-то своя, особая храбрость. И Антоний ничего не добьется, пытаясь подорвать репутацию Цезаря среди легионов, сколько бы ни кривился, сколько бы ни высмеивал его за сегодняшнюю трусливость. Легионеры знают, что Цезарь болен, и они будут думать, что это его болезнь помогла им сегодня одержать большую победу. Ибо это большая победа. Мы потеряли самых худших солдат. А освободители лишились лучших. Нет, легионы никогда не поверят, что Цезарь трус. Это в Риме дружки Антония и «кабинетные» генералы-сенаторы поверят его лживым россказням. Но в них он не станет упоминать о болезни.

Лагерь Брута был переполнен. В нем укрылись около двадцати пяти тысяч солдат Кассия. Некоторые из них были ранены, большинство просто устали от работы на болотах, после которой пришлось еще драться. Брут выделил дополнительные продукты из запасов, заставил пекарей трудиться так, как трудились вчера эти парни, накормил всех свежим хлебом и чечевичным супом с беконом. Сейчас так холодно, а с топливом плохо, потому что деревья, свежесрубленные на тыльном склоне горы, слишком сырые, чтобы нормально гореть. Горячий суп и хлеб с маслом немного согреют солдат.