Мануйлов. — Я их не берег, я не придавал значения. Карро считается человеком корректным, с ним никогда ничего не было.
Смиттен. — Какое же тут затруднение представлялось для Карро в непосредственном обращении в «Новое Время»?
Мануйлов. — Я заведывал иностранным отделением, и ко мне поступали заявления не от одного Карро, но и от других. Например, почему такая-то статья не прошла, почему задержка и т. п.
Смиттен. — Значит, более или менее официального характера?
Мануйлов. — Безусловно.
Председатель. — В котором году закрылась контора Жданова?
Мануйлов. — Несколько лет тому назад, думаю, лет 6.
Председатель. — С тех пор, где вы держали ваш капитал, в каком банке?
Мануйлов. — В Лионском кредите.
Председатель. — Это было на следствии Середой проверено?
Завадский. — Вы Риве знаете? Кто это?
Мануйлов. — Да, знаю. Иностранный корреспондент.
Завадский. — Он написал какую-нибудь книгу?
Мануйлов. — Он говорил, что хотел писать.
Завадский. — С этой книгой не была связана какая-нибудь тревога Штюрмера?
Мануйлов. — Не знаю. Я знаю только, что после того, как я был арестован, ко мне позвонил Риве и сказал, что он был арестован и сидел чуть ли не в крепости (боюсь теперь спутать). Тогда я спросил, — в чем дело. Он рассказал, что всю эту историю наделал один корреспондент, по фамилии Кюрц, который был в сношениях с разведкой.
Завадский. — Это — румын, подозреваемый в шпионстве.[*] Нет, есть такой рассказ, что Штюрмеру пришлось выкупать книгу Риве.
Мануйлов. — Этого я не слыхал. Вообще Штюрмер не был откровенен со мной. Очень может быть, что он сделал это помимо меня.
Завадский. — Нет, он сам впоследствии рассказывал, что он вместе с вами получал деньги от Штюрмера.
Мануйлов. — Нет, никогда. Я даю честное слово, никогда этого не было.
Завадский. — Вы были у Распутина на квартире утром, после того, как он в ночь исчез?
Мануйлов. — Был.
Завадский. — Что вы там делали? Он в ночь на субботу исчез, а 17-го утром вы были у него?
Мануйлов. — Был.
Завадский. — Что вы там делали, почему вы явились туда?
Мануйлов. — Я звонил утром на квартиру Распутина, и мне, кажется, Головина сказала по телефону: «Мы не знаем, что с Распутиным, приезжайте». Я приехал; там был переполох. Там ждали, звонили всюду, затем приехал Симанович вместе с епископом Исидором и рассказал о том, что они были у пристава той части, где это произошло, и рассказывали все подробности.
Завадский. — Вы его бумаги не разбирали?
Мануйлов. — Никаких.
Завадский. — Не касались?
Мануйлов. — Нет.
Смиттен. — А министр внутренних дел при вас посетил квартиру Распутина?
Мануйлов. — Протопопова при мне не было.
Завадский. — Когда дело ваше шло еще у судебного следователя, вы следователю Середе говорили о том, что Макарова должен заменить Добровольский; это было недели за три до этой перемены. Почему вы это знали?
Мануйлов. — Об этом были разговоры у Распутина. Я уже об этом докладывал.
Завадский. — И вы сообщили это Середе. Вы рассказывали как достоверный факт; значит, вы Распутину всегда доверяли?
Мануйлов. — Я видел, что он делает, что хочет; я вам приводил факты.
Завадский. — Ни от кого, как от Распутина, вы больше не слышали?
Мануйлов. — Нет.
Завадский. — Вы знали в то же время, что бывшая императрица возражала против Добровольского, и, тем не менее, вы считали, что раз Распутин хочет…
Мануйлов. — Когда я говорил следователю, очевидно, тогда не было истории относительно взяточничества Добровольского.
Завадский. — Вы можете объяснить, какими путями вы или ваши друзья добились требования царицы о прекращении вашего дела, а потом высочайшего повеления?
Мануйлов. — Когда это дело шло, я был освобожден, и Распутин мне сказал: «Дело твое нельзя рассматривать, потому что начнется страшный шум в печати, я сказал царице, и она написала сама министру юстиции письмо, или ее секретарь».
Председатель. — Сама написала или секретарь?
Мануйлов. — Кажется, секретарь от ее имени. А затем, когда было уже назначено, то Распутин мне сказал, что императрица послала телеграмму царю о том, что дела не будет.
Председатель. — Скажите, какого именно шума в связи с этим делом боялся Распутин?
Мануйлов. — Он боялся газетной кампании, одним словом, того, чтобы его имя как-нибудь не всплыло в этом деле.
Завадский. — А как же оно в этом деле могло всплыть?
