Председатель. — Вот бумага по этому делу, вами подписанная, от 7 марта 1913 года: «Совершенно секретно. Циркулярно. Милостивый государь, по имеющимся в департаменте полиции сведениям, мещанка города Варшавы Екатерина Николаева Юдкевич предлагает розыскным органам свои услуги в качестве секретной сотрудницы. Принимая во внимание, что Юдкевич делу политического розыска не может быть полезна, об изложенном имею честь уведомить вас, милостивый государь, на случай предложения названным лицом своих услуг по розыску. Пользуюсь случаем выразить вам, милостивый государь, уверение в совершенном моем почтении и глубокой преданности. Подписал: С. Виссарионов. № 11255. 7 марта 1913 года. Начальникам губернских жандармских управлений, охранных отделений и жандармских полицейских управлений железных дорог». Вы даже были вице-директором департамента тогда, когда это дело было ликвидировано, при помощи министерства юстиции, которое помогало тем, что ее услуги департаменту полиции были, как она говорит, «признаны определением правительствующего сената от 26 июля 1913 г.», через три дня после того, как вы ушли из департамента полиции; стало быть, вся подготовительная работа завершилась при вас. Только выдача денег Шорниковой произошла несколькими днями позже: 1 августа 1913 года. Вы не могли бы припомнить какого-нибудь обстоятельства?
Виссарионов. — Относительно Шорниковой?
Председатель. — Вообще из дела социал-демократической партии?
Виссарионов. — Я этого дела не знаю совершенно. Как вы изволите говорить, оно было в 1907 году.
Председатель. — Началось.
Виссарионов. — Я его не знаю. Все аресты произошли, когда меня не было в департаменте.
Председатель. — Скажите, пожалуйста, были случаи, когда департамент полиции принимал участие в продвижении члена данной организации по ступеням партии до верхушек? Вы помните?
Виссарионов. — Я не помню.
Председатель. — Вы не помните случая, в котором вы приняли участие?
Виссарионов. — Я продвигал?
Председатель. — Да, вы участвовали по крайней мере в таком продвижении. Вы сами руководили деятельностью секретных сотрудников.
Виссарионов. — Я только одного сотрудника здесь знал.
Председатель. — Кого?
Виссарионов. — Малиновского.
Председатель. — Что же вам известно об этом сотруднике?
Виссарионов. — Малиновский сначала работал в Москве. Он был сотрудник в московском охранном отделении как рабочий; затем, когда он был избран членом Государственной Думы и переехал сюда, он продолжал давать сведения. Им, главным образом, руководил директор, но на некоторых свиданиях бывал и я. Так что я его видел.
Председатель. — Что же, деятельность этого сотрудника вы тоже характеризуете скромными словом: «давал сведения»?
Виссарионов. — За то время, когда я с ним имел свидания, приблизительно, значит, конец осени 1911 года или 1912 года…
Председатель. — 1912 года.
Виссарионов. — Затем, с большим перерывом, и весна 1912 года, во всяком случае, до марта месяца приблизительно, я не помню ни одной ликвидации, которая была бы совершена по его сведениям.
Председатель. — Мы не о ликвидациях говорим, а о провокации.
Виссарионов. — Нет, я ни к каким преступным действиям не подстрекал.
Председатель. — Что же, деятельность Малиновского вы не считаете провокационной?
Виссарионов. — Я не помню актов, где он проявил себя.
Председатель. — Не акты, а вся сыскная деятельность Малиновского.
Виссарионов. — Я помню, когда он резко выступал в Государственной Думе; на следующем свидании я обратил на это внимание бывшего директора Белецкого. К самому Малиновскому я относился с большим предубеждением. Я неоднократно говорил Золотареву и Белецкому, что от Малиновского надо как можно скорее отойти, потому что я считаю, что он делает на два лагеря. С одной стороны, он должен был только рассказать, что происходит в его организации, для того, чтобы мы могли пресечь во время, если что-нибудь замышляется преступное; между тем, выступая в Думе крайне резко, он этим нарушал доверие, которое к нему питали.
Председатель. — Не будем останавливаться на этих фактах деятельности Малиновского. Скажите, вы считаете, что деятельность Малиновского в общем была провокационной?
Виссарионов. — Я не знаю, к какому преступлению, он кого-либо подстрекнул. Поэтому я затрудняюсь ответить вам, был ли он провокатором в том смысле, как вы говорите.
