Председатель. — Мы с вами оба знаем закон, в особенности, закон, существовавший при старом режиме. Там есть статья 132, которая признает недопустимым хранение и размножение преступных, с точки зрения старого режима, воззваний; там есть статья 129, которая признает преступным произнесение речей и распространение произведений; статья 130, которая квалифицирует эти самые деяния, когда они касаются войск и других случаев; статья 102, которая говорит о деятельности сообщества и, стало быть, об образовании сообществ. Позволите ли вы себе утверждать, что, допуская деятельность Малиновского из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год, вы тем самым не способствовали созданию на территории Российского государства, среди рабочих, среди молодежи, тех самых преступлений, которые предусмотрены тягчайшими статьями существовавшего уголовного кодекса? Вы можете утверждать это? А вы нам говорите о мелочах, о том, что он резкую речь сказал. Я беру человека в целом. Я прошу ответить на вопрос, провокатор ли этот человек? Тот, кого вы терпите, существование которого вам известно, которого вы отправляете заграницу, которому вы позволяете ездить во всей России? Разрешите мне прекратить эту беседу, если она вам неугодна, я не смею настаивать; но если вы будете давать объяснения, разрешите нам понимать друг друга в точном смысле. Нам прекрасно известно ваше положение в департаменте полиции. Или прекратим нашу беседу или будем говорить на эту тему открыто. Можете вы нам сказать, что Малиновский не был провокатором? Я прошу извинить меня за некоторое волнение, но вы понимаете, что оно неизбежно, когда говоришь об этом.
Виссарионов. — Я в то время или не представлял, или не сознавал даже, что он является таким лицом, каким вы сейчас его характеризуете.
Председатель. — Но вы были одним из высших чинов департамента полиции, которые его деятельностью руководили. Ведь вы сказали, и нам видно по бумагам, что высшие чины департамента полиции только в исключительных случаях входили в соприкосновение с агентами. Это было в тех случаях, когда агент занимал верхушки партии. То же исключение мы в данном случае и имеем. Ведь вы довели вашего агента, какого-то рабочего из охранного отделения, до степени члена законодательной палаты. Вы понимаете, что вы сделали? Как же, делая это, вы не сознавали всего? Этот человек, по мере того, как он все выше шел, вами ведомый, все больше создавал лиц, которые преступали закон, т.-е. он давал материал, который перемалывался в ваших тюрьмах при помощи агентов. Ведь это яркий случай, не правда ли?
Виссарионов. — Я смотрел на это несколько иначе.
Председатель. — Может, я ошибаюсь в том, что говорю? Может быть, вы поможете установить мне эту ошибку?
Виссарионов. — Эта ошибка была с моей стороны.
Председатель. — Вы понимаете, что это ужасный случай? Мы, да и вы, вместе с нами, не можем не волноваться. Вы понимаете, какая страшная картина развертывается сейчас, почему я и позволил себе задать эти вопросы?
Виссарионов. — Ведь вы, конечно, изволите знать, свидания, т.-е. использование его положения, устраивались мною не самостоятельно, не по моей инициативе, не моей властью. Я смотрел на свидание с ним, как на обязанность, как я должен был получить сведения и, если возможно, предостеречь его от тех действий, которые характеризуются провокацией. Тут явился бы вопрос, отчего его не передали сразу в петроградское охранное отделение. Но именно эта причина тогда и останавливала директора: как бы им там не воспользовались, как бы он не причинил много вреда. А затем все сведения, которые я лично от него получал, они, с моей точки зрения (может быть я глубоко заблуждался в этом, может быть, он просто нас обманывал), носили характер недостаточно серьезный.
Председатель. — В чем же выразилась ваша забота о том, чтобы он сделал меньше вреда, когда вы проводили его в члены Государственной Думы?
Виссарионов. — Я лично не проводил его в члены Думы.
Председатель. — Хорошо. Будем говорить так: вам было известно, что этот человек судился трижды за кражи и в последний раз за кражу со взломом?
Виссарионов. — Я обо всем этом сделал доклад. Если этот доклад в деле, вы изволите усмотреть, когда он был мною сделан.
Председатель. — Вы сделали доклад, и было предписано, значит, московским властям не открывать этого обстоятельства, которое нарушило бы его избирательные права?
Виссарионов. — Я не помню, когда это стало известным: до его проведения в Думу или после. Доклад, если он сохранился в деле, может вам сказать, когда.
Председатель. — Он сохранился, и я могу сказать совершенно точно, что переговоры Москвы с Петроградом, в которых вы принимали участие и которые были до его избрания, — это и была подготовка к его избранию в Государственную Думу.
Виссарионов. — Следовательно, это проведено было уже не мною. Это было проведено тем, кто много выше меня стоял.
