Падение царского режима. Том 3

Горемыкин. — Я понимаю; а что же вы хотите этим сказать?

Председатель. — Я хочу сказать, что это начало целого ряда мер, которые вы приняли для того, чтобы, вопреки статье 89 основных законов стеснить печатное слово, вы завершили его двумя представлениями верховной власти, получили и исполнили два высочайших повеления, которые и были, вопреки закону, направлены к расширению круга сведений, подлежавших изъятию.

Горемыкин. — Вы ставите мне это в вину?

Председатель. — Нет, я спрашиваю у вас объяснений. Быть может, вы объясните нам это и вины вашей не окажется.

Горемыкин. — Я ничего не помню сейчас, ничего не могу вам сказать.

Председатель. — Вы не помните, что вы вели переписку по этому поводу с военным министром?

Горемыкин. — Это вы мне прочитали, и теперь я помню эту переписку с военным министром. Что же, все это сделать зависело от военного министра.

Председатель. — От него зависело, т.-е. он должен был этого не сделать, потому что ваше требование шло вразрез с существовавшим законом; он и указывал вам, что это ваше требование, клонившееся к введению предварительной цензуры незаконно.

Горемыкин. — Может быть это незаконно, но я не могу теперь сказать ничего решительно. Ничего не помню.

Председатель. — Вы помните, что обратились тогда с таким же требованием и к тогдашнему министру внутренних дел Маклакову?

Горемыкин. — О чем?

Председатель. — О том, чтобы чрезвычайная охрана следила за тем, чтобы не разглашались сведения о деятельности совета министров и отдельных его членов, чтобы народ ничего не знал о том, что делает его правительство по серьезнейшим и важнейшим вопросам государственной жизни.

Горемыкин. — Теперь решительно ничего не могу вам сказать, потому что я не помню уже этой переписки с Маклаковым. Какая там была переписка?

Председатель. — Я вам сейчас напомню переписку с Маклаковым, но предварительно должен вам сказать, что письма ваши к Маклакову и к Сухомлинову были направлены к тому, чтобы вы и группа министров удержались у власти, чтобы ваша деятельность была тайной и не подвергалась критике.

Горемыкин. — Может быть, но я в настоящее время ничего не помню. Ничего не могу привести. Могу только сказать, что это было в связи с требованием Фредерикса.

Председатель. — Это, в связи с Саблиным?

Горемыкин. — Да.

Председатель. — А почему Фредерикс так интересовался Саблиным?

Горемыкин. — Это мне неизвестно.

Председатель. — Вот это письмо к Маклакову подписано вами, значит, оно должно считаться исходящим от вас, и, значит, вы за него ответственны. Оно обличает в авторе человека, хорошо знающего все вопросы. Скажите, вы составляли это письмо или вы его только подписали?

Горемыкин. — Это канцелярия составляла.

Председатель. — Это не был Гурлянд?

Горемыкин. — При мне не было никакого Гурлянда.

Председатель. — Может быть, Лодыженский?

Горемыкин. — Не знаю, он был ответственен за канцелярию.