Падение царского режима. Том 3

Чхеидзе. — Видите, трудно сказать, насколько у Малиновского, который держался известного течения, была цель произвести раскол, — трудно сказать, насколько он такой целью задавался… Но что резко был поставлен этот вопрос о разнице между меньшевистской и большевистской фракциями, это уже с самого начала обнаружилось с большой ясностью. Так что, когда конструировалась наша фракция, когда получились с мест указания, кто был избран, то подчеркивалось, что вот избирательная кампания доказала, что в большевистской фракции избранными оказались рабочие. И, действительно, так и было. Рабочие представители примкнули к большевикам,— например, Муранов, Петровский, — все они… Малиновский указывал на то, что чисто рабочая курия провела большевиков. Хотя вот это трудно было утверждать: например, Шагов и даже Петровский прошли таким образом, что во время избирательной кампании не заявили себя, как настоящие большевики… Когда начала конструироваться фракция, Малиновский указывал, что та группа, которая примыкает к нему, которую он считал себя призванным вести, состоит из представителей именно от рабочих, а все остальные члены (например, я был с Кавказа, Чхенкели и другие) — это избранники той мелкобуржуазной части населения, которая не может претендовать на то, что у нее чисто классовые насущные интересы и т. д. Отсюда был вывод такой, что единственные представители, наиболее последовательно проводящие интересы рабочего класса в Государственной Думе, это и есть та большевистская группа, которую должен был возглавлять Малиновский. Вот в этой области с самого начала им была занята такая резко разграничивающая позиция.

Председатель. — Вам известно, что один из главарей департамента полиции признал, что директива раскола фракции была дана из департамента полиции, что это один частный случай их общей политики, согласно правилу: нужно разделять, чтобы властвовать? Вот поэтому я и задал этот вопрос…

Чхеидзе. — Теперь это мне известно.

Председатель. — Значит, инициатива, муссирование или даже создание подобного настроения принадлежат ему?

Чхеидзе. — Несомненно.

Председатель. — Т.-е. внедрение в вашу — прежде единую — группу той мысли, что часть ее представляет в чистом виде идеи пролетариата и соц-демократии, а другая не представляет.

Чхеидзе. — Несомненно… Это было с самого начала.

Председатель. — Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.

Чхеидзе. — У нас было несколько случаев, которые обнаружили это. Вот, например, возник боевой вопрос во фракции, в начале ее деятельности, о представительстве Ягелло из Польши. Эта самая группа, особенно Малиновский, настаивали на том, что он не может быть принят в качестве правомочного члена фракции, а что он может быть только или примыкающим или в этом роде… Там целая история была: очень большая борьба шла вокруг кандидатуры Ягелло!… Когда указывалось, что Ягелло тоже являлся избранником рабочих, — тем не менее, утверждали большевики, он не может стоять на чистой последовательной соц.-демократической позиции… На почве этого вопроса обнаружилось, что есть вопросы, которые дают известную возможность совершенно определенного, так сказать, резкого расхождения одной части фракции с другой… Малиновский за это очень цеплялся и на этом давал решительный бой. Другой вопрос, на котором проявилось разграничение, это вопрос о выработке нашей декларации. Большевистские элементы настаивали тогда резко на выставлении лозунга демократической республики. В конце концов, этот лозунг был включен, но не в такой резкой форме и не в таком контексте, как он настаивал. Но он и этот вопрос сделал боевым. Это был один из вопросов, на котором обнаружилось довольно резкое расхождение двух сторон. Я опять-таки повторяю: если бы меня тогда спросили, ведет ли это к расколу и т. д., — я не мог бы сказать: но это была, очевидно, политика, которая должна была обнаружить, что расхождение между тою и другою частями фракции весьма серьезное…

Председатель. — Вы изволили сказать: Малиновский выставил определенное требование о включении в декларацию лозунга демократической республики, — именно он?

Чхеидзе. — Да.

Соколов. — Не было ли так: как вы упомянули, ваша фракция включила тот лозунг, но формулировка Малиновского, более резкая, была направлена к тому, чтобы требование демократической республики несколько связать с личностью монарха? Не придавал ли он этому вопросу, так сказать, персональный характер, а ваша фракция не хотела признать подобной постановки, усматривая, что тут уже ставится не только вопрос о принципе, но как бы дается прямое указание на то, что требование демократической республики связано с призывом к известным агрессивным действиям против личности монарха?

Чхеидзе. — Нет.

Соколов. — В чем же состояла аггрессивность формулы, которая вам казалась неприемлемой?