— Я лично ее передал. Это было в нынешнем году в январе, должно быть. Я эту записку просматривал как раз на Царскосельском вокзале. Я уже докладывал, что я Новый год встречал в Тамбове; когда я приехал в Петроград, я испросил разрешения у государя к нему прибыть; меня очень смущало, что меня искали и не могли найти. Я даже по этому поводу писал письмо бывшему председателю совета министров Голицыну, с которым мы были очень хороши. Он был членом государственного совета, и мы часто с ним встречались потому, что, когда мы летом здесь жили, мы вместе обедали. Потом он совершенно неожиданно для всех нас был назначен председателем совета министров. Я ему написал письмо о том, что я очень смущен, и не будет ли он добр мне выяснить относительно письма, которое мне привозил фельдъегерь. Он мне не успел ответить. Затем, когда я приехал в Петроград, я просил разрешения представиться государю. Это было в первых числах января — 7–8-го, после Крещения. Я поехал туда, как раз после одного из таких совещаний у Римского-Корсакова, где я встретил Говоруху-Отрока. Мы разговаривали по поводу этих событий. Между прочим, он был один из тех, которые считали, что надо поставить крест над старой политической верой; его точка зрения была такая, что после 17-го октября уже само самодержавие поставило крест. Он говорит: «Я над этим очень много думал, у меня есть записка, и я не знаю, как ее доставить государю. (Я узнал, что таких записок подается много.) Я бы хотел, чтобы это было анонимно, потому что здесь авторского ничего нет, я хочу, чтобы государь прочел, может быть, что-нибудь его внимание на себе остановит». Я взял на себя это и говорю, что я на-днях буду там. Когда я был у государя и сказал: «Если вы мне позволите, меня очень просили передать, я бегло просмотрел, с моей точки зрения, здесь есть много дельного и серьезного», государь сказал: «Пожалуйста, оставьте, я посмотрю». Так что я оставил, и дальнейшего не знаю.
Председатель.
— Вы ни на шаг не отступаете от документа. Но вы не почтальон. Вы дали записку в связи с вашим представлением, с вашим докладом?
Маклаков.
— За все время, как я ушел со службы, я виделся с его величеством всего три раза: когда я привозил проект манифеста, о котором вы в прошлый раз спрашивали, затем — в начале января.
Председатель.
— Проект манифеста вы когда привозили?
Маклаков.
— 11-го — 12-го февраля, не помню. Письмо написано, кажется, 9-го. Мне было сказано Протопоповым: «Его величество будет очень рад вас повидать». Потом я еще один раз был, должно быть, через полгода, как я ушел со службы. Я уехал в деревню, потом вернулся, и мне говорили, что после рескрипта я должен принести благодарность государю, как всегда это делалось. Я вам забыл сказать, как каждый раз (кроме последнего раза) государь говорил: «Мы с вами еще увидимся». Так что он имел в виду меня позвать. Были разговоры, конечно, об этом. Я очень определенно перед государем, более, чем перед кем-либо, свое мнение высказывал, все мысли свои, которые были. Делал это потому, что я не один. Я совершенно отчетливо, ясно и прямо высказывал свои — и опасения, и сомнения, и тревоги, и все мысли, которые были, зная, что в другие приходы у других гораздо больше было; из всей этой суммы сведений арифметически могло получиться невыгодное, так я считал. Поэтому, когда я бывал там, разговор касался не только одного урожая; приходилось касаться вопросов, какое настроение в деревне, как жизнь бежит. Более всего, три раза, приходилось говорить о войне, потому что она меня тревожила, и весь интерес был там. Государь всецело был на театре военных действий. И вот тут, по этому поводу, я тем более коснулся этого вопроса, что уже в то время совершенно было ясно, что не пойдет никоим образом — ни с Думой, ни с чем. В то время мы на перепутьи были и думали, что, может быть, капитальный ремонт будет; хотя, должен сказать, мы не верили этому, потому что видели, что этого никто поддерживать не будет, а сердце государя к этому не лежало, он не подошел к этому.
Председатель.
— Так что на ваш доклад вы не получили никакого определенного ответа?
Маклаков.
— Здесь и не было никакого доклада. Это даже не доклад, я просто просил разрешения оставить документ, если он понадобится. Вот еще иллюстрация к тому: в сущности, очень трудно провести линию до того времени, когда я был министром и когда перестал быть. Когда я был министром, я думаю, что, по службе, ни с кем государь об этих вопросах так много не говорил, как со мной.
Председатель.
— О вопросах, которые вы называете капитальным ремонтом?
Маклаков.
— О внутреннем отношении. Нет, в этом государь очень сдержан, — он почти не говорит об этих делах. Только раз это было, в Петергофе, это для всех было неожиданно, и вся постановка этого вопроса казалась совершенно неожиданной.
Председатель.
— Но помните, в письме к вам бывшего императора ставится этот вопрос?