— Я государя не видел, он вернулся 24 февраля. Отношения изменились раньше. До него доходило, что я высказываюсь довольно определенно о некоторых вещах. Я только раз имел разговор по поводу продовольственного затруднения. Приехал адмирал Нилов и говорит, что в Киеве все прекрасно, город живет прежней жизнью. Государь говорит: «Не правда ли, в Киеве всегда так, всегда все отлично?». Я говорю: «Нет, я слышал, что в Киеве большие продовольственные затруднения».
Председатель
— Вы отстранены от должности 17 марта 1916 года, а ваш доклад о Распутине когда был?
Иванов.
— 16 декабря, после этого. Когда мне Алексеев сказал про Распутина, меня это ударило, как обухом по голове, и если вы мне скажете, что немецкая партия здесь не при чем, что это дело других лиц, сослуживцев и товарищей, — я этого не смею отрицать.
Председатель.
— Но факт остается фактом. Ген. Алексеев вам говорил. Теперь скажите, вы поставили свою задачу определенно: вам нужно было не только остановить события, но и причины их устранить. Скажите, как к вам в портфель попал этот проект манифеста?
Иванов.
— Дело в том, что эти разговоры происходили в январе 1917 года, а может быть в декабре 1916-го, разговоры по поводу продовольственного вопроса. В 1916 году, когда я ехал в Финляндию, когда намечался уход Наумова, я слышал разговор…
Председатель.
— Это было в министерство Штюрмера?
Иванов.
— Этот разговор был в июне 1916 года, когда я ехал в Финляндию. Мне говорили, что предполагается назначить на должность главноуправляющего по продовольственной части или ген. Алексеева, или великого князя Сергея Михайловича. Одни говорили, что это будет касаться армии, а другие, — что всей России. Затем, как-то разговор зашел об артиллерийской части, и он дал мне две записки по артиллерийской части.
Председатель.
— Какое же он имел отношение к проекту манифеста?
Иванов.
— Это не проект манифеста, это была записка генерала Алексеева.
Председатель.
— Но как эта записка поступила к вам в июне 1916 года?
Иванов.
— Она лежала у меня в портфеле, я хотел перед отъездом ее возвратить.
Председатель.
— Какие у вас были права, когда вы приехали?
Иванов.
— Главнокомандующего армией.
Председатель.
— Почему вы приехали только с одним батальоном? Почему вы не взяли тот, который находился ближе к расположению ставки?
Иванов.
— Этот был из ставки. Я хотел ехать со скорым поездом, а ген. Алексеев отсоветовал.
Председатель.
— Как вы себе представляли размеры движения, когда выезжали? Вы получили телеграмму по прямому проводу?
Иванов.
— Видел, что беспорядки. Он пишет, что некоторые части вышли из военного подчинения, а другие остались.
Председатель.
— Вот что останавливает внимание — как вы, мимоходом, ночью, в кратком разговоре, ставите вопросы такой большой государственной важности, как ответственное министерство и т. д.? Разве посылавшие вас лица, бывший император и главнокомандующий, не заговорили об этом сами?
Иванов.
— Никогда.
Председатель.
— Так что вам первому пришло в голову, что нужны политические реформы?
Иванов.
— Я слышал, что Алексеев по поводу Распутина имел разговор с императрицей и, кажется, с государем. Я должен был доложить, так как говорили, что запасные батальоны не в порядке, рабочие бастуют, и недостаток в продовольствии. Для меня все стало ясно.
Председатель.
— Вам говорил ген. Алексеев о своем разговоре с бывшим императором по поводу Распутина?
Иванов.
— Меня там считали посторонним.
Председатель.
— Какие были ваши непосредственные обязанности?
Иванов.
— Постоянных обязанностей у меня не было. Когда я доложил государю о Распутине, я просил меня уволить. Когда я просил его меня принять, я сказал, что у меня две причины: личная — та, что я ничего не знаю, и если я негоден армии, — то меня уволить, — и вторая — о Распутине.
Председатель.
— Вы по собственному побуждению сделали этот доклад о Распутине или вы сговорились с кем-нибудь?
Иванов.
— Нет, с кем мне сговариваться?
Председатель.
— Но почему вы это сделали именно в декабре?
Иванов.
— Я говорю, что я с самого первого момента это решил и с Фредериксом об этом говорил. Потом, когда ехал в Финляндию, решил, что вернусь и буду проситься. Фредерикс мне сказал: «Государь не согласился, вас не отпустит»… Подъезжая к Петрограду, кажется, это было 18-го июня, я решил. Вот тогда, приехавши из Финляндии. А здесь государь все уезжал.
Сенатор Иванов.
— Скажите, пожалуйста, генерал, когда вы уже вместе с георгиевским батальоном выступили из ставки, вы предполагали, что во время вашего вступления в Петроград должно подойти еще несколько полков? Были у вас сведения о том, что кроме георгиевского батальона должны быть еще войска?
Иванов.
— Я сказал, четыре полка должны еще быть, 12 батальонов.