Фредерикс. — Я вам скажу, что, с тех пор, как я хвораю, это ужасно как отразилось на моей памяти. Я в таком нервном состоянии, что не могу вам честно сказать, я не помню.
Председатель. — Вы вместе с императором за несколько дней до событий конца февраля выехали из Царского Села в ставку. Какие сведения стали приходить к вам из Петрограда?
Фредерикс. — Ко мне? Никаких.
Председатель. — Я имею в виду двор и самого императора.
Фредерикс. — Государь мне сказал: «Есть сведения, что вас хотят арестовать. Для меня это было бы еще лишним оскорблением, если бы в моем доме (я помню, что он сказал — не во дворце, а в моем доме) кого-нибудь арестовали, особенно моего министра двора. Поэтому вы сделаете мне одолжение, если выедете в Петроград».
Председатель. — Граф, это было уже после отречения и после революции.
Фредерикс. — Нет, до. Именно, он был императором и не хотел, чтобы меня арестовали в его дворце.
Председатель. — Что же вы сделали?
Фредерикс. — Выехал.
Председатель. — Когда?
Фредерикс. — Не могу сказать, потому что не помню. Я выехал и, когда проезжал через Могилев, в мой вагон вошла целая компания; один из этих господ говорит: «Вы арестуетесь». И меня арестовали.
Председатель. — Граф, вам память несколько изменяет. Мы хотим знать, что было при вас в дни, непосредственно предшествовавшие отречению императора. Например, что было в понедельник, 27-го февраля, в связи с тревожными для вас вестями из Петрограда?
Фредерикс. — Я не тревожился, я только просил разрешения у государя его не оставлять и остаться.
Председатель — Может быть, вы тревожитесь не за себя, а за других?
Фредерикс. — Знаете, такая придворная болтовня.
Председатель. — Я говорю не о придворной болтовне, а о донесениях властей, которые до вас доходили.
Фредерикс. — Они до меня не доходили. Я во всем держался в стороне.
Председатель. — Вы помните, что генералу Иванову было приказано итти на завоевание Петрограда, на борьбу с восставшим народом?
Фредерикс. — Я даже это не знал. В первый раз слышу.
Председатель. — Вечером 27-го февраля, в присутствии государя, Алексеева, вас и Воейкова было маленькое заседание, на котором бывший император хотел узнать мнение о событиях наиболее близких к нему людей?
Фредерикс. — Я не знаю, или я по старости все путаю. Я не помню, чтобы было у меня в квартире.
Председатель. — Не у вас в квартире, а в ставке, может быть, в вагоне?
Фредерикс. — Не помню. Я чистосердечно говорю — не помню.
Председатель. — Какое было ваше отношение к надвигавшимся событиям? Гроза надвигалась, и естественно шел вопрос, не сделать ли уступки народу?
Фредерикс. — Ко мне по этому поводу не обращались; как я вам говорю, я никогда не вмешивался в дела государственные, в это можете поверить.
Председатель. — Может быть, не нужно говорить о заседаниях, можно говорить о простом разговоре. Вспомните, что в присутствии вашем был возбужден вопрос, не согласиться ли на желание, которое приписывали Родзянко, дать конституцию?
Фредерикс. — Могу вам только сказать, что государь со мной почти не говорил. Он только сказал: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать». Когда же я хотел узнать, что он сказал, государь говорит: «Это не касается министерства двора». Он всегда так говорил.
Председатель. — Неужели в момент событий, столь важных для судеб России и трона, вы находили возможным оставаться в пределах вашего министерства двора?
Фредерикс. — Когда государь меня не слушает, что же я мог сделать? Он прямо говорил: «Это совершенно до вас не касается».
Председатель. — Когда зашел вопрос о требованиях вот этого толстяка Родзянко, вы не припомните, что Н. Н. Воейков[9] убеждал императора не уступать Родзянко и не принимать его?
Фредерикс. — Это может быть, это было не при мне. Об этом я с Воейковым совершенно не говорил, потому что мы с ним разных взглядов.
Председатель. — В чем же была разница ваших взглядов?
Фредерикс. — В том, что он, например, сказал — не принимать Родзянко, а я сказал — как не принять, его надо принять. Но меня не спрашивают. Родзянко я давно знаю.
Председатель. — Что же, уступить или не уступить?
Фредерикс. — Принять.
Председатель. — Т.-е. уступить?
Фредерикс. — Опять его дело решить, я не могу. Я считал недобросовестным в дело вмешиваться, которое я не знаю. Если меня спросите, что теперь делать, то я заявил бы одно: чтобы дали мне спокойно умереть.
Председатель. — Граф, что вам известно о командировке в Петроград генерала Иванова?
Фредерикс. — Этого я не знаю. А когда Иванов был отрешен? Он, кажется, не командует ничем больше?
