– Ты не понимаешь… Я так устал! Я чертовски устал… Со мной всегда что-то было не так. Наверно, поэтому мать вечно таскала меня по психологам и психиатрам. Может, дело было в ней, а не во мне… Она слишком поздно родила меня… Я не знаю… Иногда мне невыносимо от того, что я ничего не понимаю…
Он прятал свою голову у неё в волосах, и Марина чувствовала тепло его дыхания. Вдруг он нашёл её губы и, едва касаясь, впервые поцеловал. Потом ещё раз и ещё – казалось, он не в силах остановиться. Несколько минут назад ей всё было понятно, и она окончательно очнулась от дурного сна, и этот человек наконец-то потерял над ней власть. И опять всё перевернулось, и Марину с ещё большей силой потянуло к нему. Именно тогда она решила, что очень нужна Фёдору, и в этом была непонятно откуда взявшаяся убеждённость. Она станет его спасением. «Фёдор совсем не тот, за кого выдаёт себя! Он не такой! И даже не подозревает, какой он есть на самом деле!» Это была не жалость. Это было пагубное влечение, осознанное желание принести себя в жертву – ради него и немного ради самой себя. Вокруг не было ни души, только он и она и молчаливый город, который погрузился совсем ненадолго в сумерки белой ночи, и впереди маячили первые признаки рассвета. Если бы только она могла остаться с ним ещё на несколько часов! Если бы только могла!
– Мы увидимся завтра? Только не говори нет… Не хочу тебя отпускать…
Фёдор старался не смотреть на неё, скользил взглядом по стройной шеренге домов вдоль набережной, и ему с трудом давались слова нежности, к которым он не привык, но которые жили в нём и ждали своего часа.
– Я ужасно выгляжу. Нечёсаная, немытая…
– Мне нравится. Такая ты только для меня. Ладно. Не буду задерживать, – он весело подмигнул Марине, манерно откланялся и не торопясь пошёл в сторону Невского.
«Интересно, обернётся или нет? – гадала Марина и видела, как Фёдор завернул за угол и исчез. – Ну что ж он такой сложный!» Перед ней, как в театре, опустился занавес. Пьеса подошла к концу, артисты вышли на последний поклон, и зрителям пора возвращаться в привычную реальность. А как в неё вернуться, если ты осталась тут, а жить придётся там и сейчас?
Охранник спал, и она тихо прошмыгнула по лестнице наверх. Марине совсем не хотелось с ним сталкиваться, вызовет лифт – точно разбудит. Предательски стучали каблуки. «Почему я должна стесняться какого-то охранника?! Откуда берётся это чувство вины перед совершенно посторонними людьми?! Какая мне разница, что он подумает и что ему, видите ли, может показаться неприличным?! У меня разве есть ответственность перед ним?! Перед Игорем – да! Другие при чём?!» – бубнила Марина, и чем выше поднималась, тем становилось страшнее подойти к дверям собственной квартиры.
На третьем этаже выдохлась и присела на подоконник. Ещё один пролёт. Надо отдышаться и принять беззаботный вид на случай, если Игорь проснётся. А если он не спит? Марина представила, как сейчас он заглянет ей в глаза и всё поймёт. Нет! Он бы уже сто раз позвонил. Немного успокоилась. Пять утра! Совсем светло. Будет дождь. Вот и похолодало. В душе застряла тяжесть. Ничего не хочется. Скорей бы оказаться в своей кровати, залезть под одеяло, и чтобы никто не приставал с расспросами. Босоножки тонкими ремешками безжалостно впивались в уставшие ноги, и она неожиданно стянула сначала одну, следом за ней другую. Неподвижно стояла босиком на гранитном полу, не чувствуя ни холода, ни брезгливости, словно этим хотела ещё больше унизить себя, хотя куда уж больше. В сумке проснулся телефон и издал призывный сигнал сообщения: «Доброе утро! Надеюсь, всё хорошо и тебе удастся поспать. Хочу тебя рядом. Очень!!!»
Радости не ощутила, только поняла, что появилась новая проблема. Теперь всегда и везде придётся отслеживать свой телефон, держать его на беззвучном режиме и переворачивать экраном вниз. Когда-то ржали с девчонками, что это самый верный признак измены. Имели в виду, конечно, мужиков, о своих изменах никто никогда не рассказывал. Не могут же все быть святыми?! Ну ведь у кого-то было? Не она же одна?! Боятся осуждения! Не придраться даже к тем, про кого легенды в городе слагали; с виду всё как у всех – муж, семья, дети, только взгляд похотливый и мужикам всем подряд в глаза заглядывают.
Она дотронулась рукой до живота. Там внутри что-то есть, и она это знает, хоть ничего толком осознать не может. Неспроста всё таксовпало. Насмешка какая-то, испытание.
Долго не получалось вставить ключ в замочную скважину, потом в прихожей, затаив дыхание, прислушивалась к малейшему шороху – кроме глухого стука своего сердца, ничего не услышала. Закрылась в ванной, сняла платье. Ей захотелось его выбросить или засунуть куда-нибудь подальше – никогда больше не наденет. Какой-то холод пролез под кожу, и её знобило, не спасал даже горячий душ.