Падение Запада. Медленная смерть Римской империи

Подготовка к вторжению носила широкомасштабный характер. Велось накопление запасов; немногим позже, когда в военном лагере близ Евфрата обрушилась груда складированного там фуража, нескольких конюхов задавило насмерть. Юлиан двинулся в Антиохию, продолжая с расточительством совершать жертвоприношения, так что его войска постоянно пировали, объедаясь мясом жертвенных животных. Император быстро настроил против себя большую часть населения города и сочинил в соответствующем духе сатиру, названную им «Брадоненавистник» (mis-opogon). К весне 363 года подготовка к вторжению завершилась. Аммиан Марцеллин, принимавший участие в экспедиции, не сообщает нам о численности собранных сил, хотя все-таки отмечает, что на речных баржах, предназначенных для перевозки основной массы продовольствия и припасов, находилось около двадцати тысяч человек. Он также отмечает, что отвлекающие силы насчитывали около тридцати тысяч человек, а позднее намекает, что основное войско было лишь незначительно больше. Позднейший источник утверждает, что оно одно насчитывало шестьдесят пять тысяч человек. Это вполне вероятно, тем более что цифра значительно меньше других, очевидно, завышенных показателей, относимых тем же самым автором к другим армиям того времени. Все же следует соблюдать осторожность, цифра наверняка преувеличена или учитывает диверсионные войска. Но можно сказать, не боясь ошибиться, что эта армия, вероятно, была крупнейшей из тех, что в IV веке отправлялись на бой с внешним врагом. У Юлиана полностью отсутствовал опыт руководства даже вдвое меньшими силами. Но уж если на то пошло, подобный опыт отсутствовал и у кого бы то ни было из его офицеров^{328}.

План заключался в том, чтобы застать Шапура врасплох (точно так же действовал и персидский царь в 359 году). Римляне сформировали диверсионную армию под совместным командованием родича матери Юлиана по имени Прокопий и еще одного офицера. При поддержке союзных армян ей предстояло создать угрозу наступления по обычно использовавшейся дороге из Месопотамии. Шапур клюнул на приманку и, возглавив свои основные силы, повел их, чтобы отразить атаку. Затем Юлиан двинулся вниз по Евфрату, поначалу почти не встречая сопротивления. Римляне миновали руины Дураевропос и памятник императору Гордиану почти без происшествий. Этот регион хорошо снабжался водой из системы ирригационных каналов, благодаря чему земля приносила богатые урожаи. Однако персы сломали дамбы, дабы затопить поля, а там, где не смогли сделать это, сожгли или вывезли урожай, чтобы он не достался врагу. Эта жестокая тактика выжженной земли часто использовалась во время римско-персидских войн. Обороняясь в 359 году, римляне действовали аналогично: они опустошили территории, по которым, по их предположениям (ошибочным, как выяснилось впоследствии), предстояло пройти Шапуру. При продвижении вперед людям Юлиана не удавалось добыть достаточно продовольствия и фуража, но на тот момент их нужды удовлетворялись за счет запасов, которые везли на сотнях речных барж.

Последнее означало, что колонне приходилось держаться близ Евфрата; войскам ничего не оставалось, как штурмовать форты и укрепленные города вдоль своего пути. Римляне справлялись с этим быстро, хотя и не без потерь. Юлиан продемонстрировал свое пристрастие к эффектному поведению в ходе одной из осад, атаковав занятую противником стену в сопровождении всего лишь горсточки солдат; его вдохновлял эпизод из истории осады Карфагена, происшедший в 146 году до н.э. Тогда знаменитый римский полководец Сципион Эмилиан (его сопровождал греческий историк Полибий) возглавил кучку людей, прорвавшихся сквозь вражеские ворота. Однако Юлиана и его людей враги отбросили назад. Вероятно, солдат воодушевил пример командующего, не побоявшегося рискнуть, поскольку вряд ли многие из них слышали о Сципионе. Правда, многие офицеры были лучше осведомлены о подобных исторических случаях, и император вполне мог удовлетвориться впечатлением, произведенным на этих людей. Однако в целом Юлианом, по-видимому, руководило желание соответствовать идеалу великого полководца и ощутить непосредственную связь со славными событиями прошлого. Такое поведение влекло за собой опасности для любого императора, и в особенности для того, у кого не было наследников. Зачастую трудно бывает разграничить храбрость и безрассудство, но оправдания такому риску найти практически невозможно. Несомненно, мысль о собственном предназначении заставила его уверовать в то, что ему не страшны никакие опасности^{329}.