Падшая женщина

Мэри протянула хозяйке чистый сложенный носовой платок, и миссис Джонс промокнула глаза. Она была счастлива. Какая преданность! Эта девочка верна ей настолько, что не захотела покидать своего места даже ради брака! Она будет с ней рядом и в печали и в радости!

* * *

— Я слышала, что сидр первые месяцы очень укрепляет, — говорила Мэри и частенько вызывалась сбегать в «Воронье гнездо» после ужина. Что касалось мистера Джонса, он приветствовал все, что могло вернуть румянец на щеки его жены.

Жизнь Мэри напоминала платье; у нее была лицевая, дневная сторона и ночная, изнаночная — и, видя одну из них, никто даже не догадывался, какова на самом деле другая. И сама она тоже не знала, какая из двух Мэри настоящая. Это было странно, но тем не менее именно так.

Шитый золотом чулок, спрятанный в сумке под кроватью, становился все тяжелее; монет в нем прибавилось. Старые и потертые, новенькие и блестящие, парочка с откусанными краями и даже одна целая крона, которую пьяный адвокат из Эдинбурга засунул ей между грудями в качестве чаевых, — вероятно, думая, что это пенни. Кадваладир держался вежливо; только в его кустистых бровях крылась издевательская усмешка. Он всегда давал ей несколько минут на то, чтобы неспешно выйти и пробраться в комнатку наверху, и только потом посылал к ней клиентов. Он называл ее Сьюки. «Скажи Сьюки, что я тебя прислал», — говорил он клиентам. Все они были приезжими, путешественниками, останавливавшимися в Монмуте по пути в Бристоль или на север — по торговым делам или в поисках работы. Мэри с самого начала предупредила Кадваладира, что не будет иметь дело с местными или теми, кто живет в Валлийской марке, чтобы избежать сплетен в городе.

В целом она легко перевоплощалась в Сьюки. Было немного странно заниматься этим поспешно и тайно, в комнате за гостиницей, к тому же с ненакрашенным лицом и в приличной одежде, — но в общем ремесло было привычным, как старая перчатка. Однажды Мэри обнаружила, что за конюшнями ее ожидают сразу три йоркширца; они громко спорили о том, кто будет первым. В другой раз пьяный житель Корнуолла пожелал сделать это стоя, но кончил тем, что свалился на Мэри и испачкал в грязи ее синее платье.

Она не тратила время на подготовительные игры — за исключением тех случаев, когда клиенту это было необходимо. В прежние времена, в Лондоне, Мэри находила особую гордость в том, чтобы доставить мужчине настоящее удовольствие, заставить его приходить к ней еще и еще. Сейчас все было по-другому. Она торопилась и думала только о том, как получить свою половину из двух шиллингов, заплаченных незнакомцами за наслаждение посреди просторов Валлийской марки. Иногда они держали ее за грудь, бормоча что-то невнятное. Если она была на спине, то приходилось терпеть еще и пивное дыхание клиента. Как-то раз один из них попытался ее поцеловать, но Мэри успела отвернуться. Она предпочитала лежать на тюфяке лицом вниз и думать о других вещах, например о юбке, которую вышивала для мисс Люси Аллен… насколько лучше эта юбка смотрелась бы на ней самой!

Иногда, когда все было кончено и клиент, ослабев, валился на тюфяк, Мэри приближала губы к самому его уху и шептала, что если он скажет хоть слово о Сьюки кому-нибудь в Монмуте, то она придет к нему с ножом и сделает из него кастрата.

Она вела себя очень осторожно. Для выпивох из «Вороньего гнезда» Мэри была всего лишь служанкой, забегавшей к Кадваладиру за свежим сидром для своей хозяйки, скромницей, которая никогда не задерживалась в таверне, чтобы пофлиртовать с посетителями или сыграть в кости. Она никогда не шла в комнату над конюшней, если кто-то мог ее увидеть. А Кадваладир, пока получает свою долю, будет держать язык за зубами, не так ли? Но иногда Мэри вспоминала его лицо, в тот вечер, когда он узнал в новой служанке Джейн Джонс девчонку, надувшую его в гостинице в Коулфорде, его горящие от ярости глаза под мохнатыми бровями, и ей делалось не по себе.

В один холодный вечер пропахший табаком ирландец с крошечным, с червячка, инструментом попытался уговорить ее сбросить цену.

— Шесть пенсов тебе и шесть хозяину.

— Это еще почему? — нагло поинтересовалась Мэри. — Потому что у тебя только половина нормального размера?

Он влепил ей такую пощечину, что у нее пошла носом кровь. Мэри вернулась домой с пустыми руками. Хозяйке она сказала, что в переулке у нее вдруг началось кровотечение из носа.

— Ты увидела черного кролика? — догадалась миссис Джонс.

Мэри покачала головой, и еще одна алая капля упала ей на носовой платок.

— Если человек увидит черного кролика, у него обязательно пойдет кровь из носа. Разве ты не знала?

Это был единственный раз, когда ей не заплатили. Как правило, Мэри была дома уже через четверть часа, с одним или двумя шиллингами в кармане.

— Какая ты славная девушка, — говорила миссис Джонс, прихлебывая сидр.

Эби снилась еда, которой их кормили на плантации: скумбрия, пироги с голубями… Глоточек рома — иногда, если повезет. Саподилла, джамбалайя — одни только названия согревали ей рот.