— О, Мэри… я уже ничего не понимаю. Что за безумный мир! — Миссис Джонс на мгновение обессиленно прислонилась лбом к стене. Ее мучили сильные сердцебиения, и тело казалось тяжелым, словно бревно, хотя ее фигура пока совсем не изменилась. — Новые фасоны каждый год, стежки такие крохотные, что я едва их вижу, и столько новых названий, которые я даже и произнести как следует не могу… Будет ли этому конец?
— Но ведь моды всегда менялись, разве нет? — сказала Мэри.
Миссис Джонс расправила затекшие плечи.
— Теперь все происходит куда быстрее. Иногда я думаю: что будут надевать в церковь мои внуки? И понимаю, что я, скорее всего, и слов-то таких не знаю, потому что их еще не придумали. — Она положила руку на свой все еще плоский живот и еле заметно улыбнулась.
Гетта шалила и капризничала. Она настояла на том, чтобы ей дали поиграть со шкатулкой для булавок. Миссис Эш трижды заходила в мастерскую и предупреждала, что она ее уронит, и в конце концов так и случилось. Гетта была выведена из комнаты за ухо, причем миссис Эш бормотала: «Вот что бывает, когда ребенка называют именем из романа». Разумеется, это говорилось не для Гетты, а для ее матери. Миссис Джонс опустилась на колени рядом с Мэри, чтобы собрать крошечные булавки.
— Гетта ее ненавидит, — прошептала Мэри. — И разве это удивительно?
— О, Мэри. — Миссис Джонс ссыпала булавки в шкатулку. — Ты должна быть добрее к бедной миссис Эш. Она же не останется здесь навсегда… ты понимаешь.
Мэри распахнула глаза.
— Вы хотите сказать…
— Видишь ли, нам понадобится кормилица…
Мэри восторженно кивнула:
— Значит, миссис Эш уйдет?
— Что ж, я… Мне нужно начать подыскивать ей другое место, вот и все, что я хочу сказать.
— Я слышала, в Виргинии не хватает женщин…
— Мэри Сондерс! — Миссис Джонс хлопнула ее по руке, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. Ее слегка беспокоило, что она не чувствует себя виноватой при мысли о том, что придется расстаться с миссис Эш, преданно служившей семье много лет. Ничто в эти дни не имело значения… кроме того, что происходило у нее внутри. Это было словно трубный глас среди абсолютной тишины.
Иногда ей казалось, что двадцать лет свернулись, словно ковер, и она снова девушка, и сидит рядом со своей подругой Сью Рис за штопкой. Время от времени она разговаривала со Сью; последние месяцы это случалось чаще, особенно после того, как она узнала о своем положении.
У Томаса последнее время было грустное, измученное лицо. По ночам, когда они лежали в кровати, он молча смотрел в потолок, даже не подозревая, что в эту минуту его будущее растет и развивается рядом с ним, словно побег из семечка. Она бы утешила и успокоила его самым лучшим из известных ей способов, но это могло навредить ребенку. Раньше она рассказывала Томасу все, но это было давно, до того, как их семья увеличивалась и снова уменьшалась; тогда еще не было нужды хранить что-либо в тайне. Ей не терпелось сообщить ему прекрасную новость, но что-то внутри ее останавливало этот порыв. Словно бы прохладная рука ложилась ей на лоб и уговаривала потерпеть еще немного. Совсем немного. Может быть, все неправда. Может быть, это не продлится долго, дитя не выживет. Так что миссис Джонс держала тайну в себе, будто драгоценную жемчужину во рту. Она двигалась, вставала и садилась так осторожно, словно ее юбки были расшиты серебром и дорогими камнями, но никто ничего не замечал — кроме Мэри.
Они как раз хохотали над какой-то шуткой, когда в мастерскую вошел Дэффи с охапкой поленьев. Смех Мэри тут же замер — как будто захлопнулась дверь. Миссис Джонс подняла голову от шитья и заметила, что двое ее слуг стараются смотреть куда угодно, но только не на друг друга.
— Мэри, — тихо сказала она через пару минут после того, как Дэффи вышел. — Ты не хочешь мне ничего рассказать?
Не отрывая глаз от иголки, Мэри покачала головой.
— То есть, видишь ли… одно время мне казалось, что между Дэффи и тобой начинает завязываться… симпатия. Я ошибалась?
— Нет, — пробормотала Мэри.
— Такое случается, когда люди живут в одном доме, — заметила миссис Джонс. — Это естественно.
Мэри наконец взглянула на нее. Ее щеки пылали.
— По правде говоря… он просил меня выйти за него замуж.
— В шестнадцать-то лет! — Миссис Джонс в ужасе приоткрыла рот.
— Он хотел жениться на мне и увезти меня отсюда, но я сказала нет.
— Мэри! — воскликнула миссис Джонс. Ее глаза налились слезами. — Моя бедная, бедная девочка!
Мэри застенчиво улыбнулась. Миссис Джонс зашарила по карманам в поисках платка.
— Не обращай внимания, это глупости, — всхлипывая, сказала она. — Просто мое положение.