Падшая женщина

Сумка была под кроватью. Мэри медленно, с едва слышным шорохом, вытащила ее наружу. Заглядывать в чулок было не обязательно; она и так знала, сколько там лежит. Осторожно, одну за другой, Мэри переложила туда все монеты.

У нее не было никакого плана. Чувство, владевшее ею, было похоже скорее на голод. На самом деле Кадваладир оказал ей огромную услугу. Десять фунтов в год, обещанные Джонсами, были только началом. Прожив какое-то время здесь, в Монмуте, где у нее не было никаких расходов, и занимаясь столь хорошо знакомым ремеслом, можно было скопить недурную сумму, неплохой задел на будущее, защиту от бедности. Если все пойдет как надо, то она сможет вернуться в Лондон, возможно, уже следующей весной; и ее возвращение будет совсем не таким, как отъезд. Она прибудет в город с сундуком, полным хорошего белья, с новыми, изысканными платьями и тяжелым кошельком, чтобы откупиться от всех бед и несчастий.

Укладываясь в постель, Мэри подумала о Дэффи. Спит ли он сейчас или лежит без сна и проклинает ее? Как разительно может измениться жизнь от единого слова, от простого «да». Быть женой и матерью в маленьком провинциальном городе — такую жизнь ведут миллионы женщин, а другие миллионы молятся о том, чтобы Бог послал им такую участь. По какому праву она, Мэри, отвергла скромный домашний очаг и возжелала шелков и золота? Что за червь точит ее изнутри, заставляя хотеть большего?

Миссис Партридж еще не завершила свой туалет, сообщил дворецкий, когда миссис Джонс и Мэри прибыли в Монноу-Хаус. Высокий дом в три этажа выглядел суровым и чопорным; казалось, он брезгливо подобрал юбки, чтобы не запачкать их в пыли. Каково это — быть такой богатой, что можно спать почти до полудня, подумала Мэри, взглянув на большие блестящие окна. Миссис Джонс сделала маленький реверанс разряженному в ливрею лакею и сказала, что, с позволения хозяйки дома, зайдет еще раз в двенадцать.

В этом было нечто странное, почти противозаконное — разгуливать по церковному двору в разгар дня. Первый раз за все время Мэри видела свою хозяйку без дела. Воздух был пронизан солнечным светом, и от деревьев исходил острый запах свежей зелени.

Миссис Джонс повела ее к северному краю двора. Густая ровная трава покрывала небольшие холмики, но надгробий почему-то не было.

— Отчего здесь никого не хоронят? — спросила Мэри.

— О, хоронят, моя дорогая. Некрещеных младенцев и нищих из другого прихода.

Они завернули за угол. Двое мальчишек, прогуливающих школу, прыгали через старые могильные плиты. Миссис Джонс улыбнулась и не сказала им ни слова. На белой стене церкви была вырезана полустертая временем картина.

— Что это — какая-нибудь битва? Солдаты? — спросила Мэри.

Миссис Джонс прищурилась.

— Я полагаю, это Адам и Ева. Во времена моей бабушки было видно лучше. — Она отступила назад и показала наверх. — Смотри-ка. Говорят, наш шпиль высотой целых двести футов.

Мэри уважительно кивнула. Разве можно описать все величие лондонского собора Святого Павла женщине, которая никогда не выезжала дальше Челтнема? Подул ветерок, и позолоченная птица на верхушке легко повернулась вокруг своей оси, совсем как петушок на церкви Святого Эгидия в то утро, когда она сбежала из Лондона. Блеснул золотой хвост, как будто дразня ее.

Чтобы отвлечься, Мэри стала читать надписи на надгробиях.

Мое тело вышло из земли и уходит в землю. Ныне моя душа не скована плотью, я навсегда освобожден от ее уз.

Она подумала о своем собственном теле, гибком и влажном. О том, как оно ей служит. О том, как оно ее утомляет.

— Как верно сказано, — заметила миссис Джонс. — Прочитай мне еще что-нибудь; у меня так устали глаза.

И Мэри принялась читать эпитафии различных Лукасов, Проссерсов, Ллойдов и Адамсов.

— …в память о своей дражайшей супруге, подарившей ему двух сыновей и дочь и скончавшейся в родах в июне 1713 года в возрасте 38 лет.

Миссис Джонс слегка поежилась.

— Джесси Адамс. Она была подругой моей бабушки.

Мэри подошла к следующему надгробию. Новое, еще не успело порасти мхом, мелькнуло у нее в голове.

— Грандисону Джонсу… — У нее вдруг перехватило горло.

— …возлюбленному сыну Томаса Джонса из Монмута и его жены Джейн, — мягко закончила миссис Джонс.

Мэри растерянно молчала, не зная, что сказать.

— Тут и Дельмонт, наш третий. — Миссис Джонс указала на следующую надпись. — Это имя я взяла из романа миссис Хейвуд. Хотя она была и негодницей!

Мэри пересчитала имена. Надгробие было небольшим, с четко высеченными буквами. Интересно, сколько это стоило, подумала она.

— Возможно, Томасу было бы лучше с молоденькой девушкой, которая родила бы ему полдюжины мальчишек, — легко сказала миссис Джонс, как будто речь шла о погоде.

Мэри уставилась на нее.