Падшая женщина

Весь день, работая в мастерской, она не поднимала глаз. Стояла невыносимая сентябрьская жара. Каждое ее движение кричало: Вспомните. Вспомните, что я хорошая служанка. Вспомните, что вы обещали обращаться со мной как с дочерью.

Лицо миссис Джонс было бледным, как воск. Сегодня они почти не разговаривали. Никакой обычной дружеской болтовни, только редкие просьбы передать ножницы или нитки. Вся их близость испарилась без следа. У Мэри тряслись руки, а глаза то и дело наполнялись слезами. Она мысленно заклинала: «Верьте мне. Я не могу сказать, откуда взялись деньги. Но все равно — пожалуйста, верьте мне».

В полной тишине они сделали последние стежки на декольте бархатного платья миссис Морган.

К ужину голова Мэри гудела как колокол. Она гоняла еду по тарелке, ни к чему не притрагиваясь. Мысли двигались тяжело и медленно, словно мельничные жернова. Она уже поняла, что сваляла дурака. Где-то там, за веками, зудел голос Куколки. Самое худшее, что может быть, если тебя признают шлюхой, — получишь кнута. Ну или, может быть, запрут в каталажку. Но если эта твоя хозяйка объявит тебя воровкой, тебя ждет пеньковый галстук, моя дорогуша.

Однако одного Куколка не поняла бы ни за что: как сильно Мэри хотела остаться. Здесь, в маленькой, душной, заставленной мебелью комнате в доме Джонсов на Инч-Лейн, в городе Монмуте в Англии, или в Уэльсе, или где-то между ними. Несмотря на лед в глазах миссис Джонс, несмотря на все, что произошло. До этого бесконечного дня Мэри не признавалась себе в том, что здесь был ее настоящий дом.

И как бы она смогла остаться, если бы произнесла эти слова: мужчины, и «Воронье гнездо», и шиллинг за раз? Правда была столь уродлива, что ни облагородить, ни приукрасить ее было невозможно. Как только это будет сказано вслух, все кончится. Миссис Джонс никогда не сможет ее простить. В этой семье не было места шлюхе.

В то воскресенье Мэри отправилась вместе с Джонсами в церковь, хотя от жары ее кожа покрылась красными пятнами, а в глазах плавали цветные круги. Она кротко опустилась на колени, припомнив, как это делалось в Магдалине. Преподобный Кадваладир, сжимая кафедру потными руками, призывал паству встречать неудачи с покорностью и христианским смирением.

— Если ваши замыслы провалились, если ваши надежды потерпели крушение, единственное, что может послужить вам утешением, — это вера во Всемогущего Господа.

На мгновение Мэри захотелось поверить этому человеку, несмотря на то что она, как никто другой, знала о его несравненном лицемерии. Может ли Господь Всемогущий спасти ее от обвинений в воровстве и от петли? Сможет ли он заставить миссис Джонс вернуть ей деньги и снова полюбить ее — как раньше? Сможет ли Мэри сказать хозяйке правду так, чтобы не обрушились Небеса?

— Будьте как тростник, который гнется, но не ломается, — призывал Кадваладир, — в то время как буря вырывает с корнем высокие кедры.

Мэри представила себе бурю, зубами срывающую листья с деревьев. Они рушились на землю одно за другим. Ее сердце вдруг забилось, как крыса в ловушке, к горлу подступила тошнота. Голос Кадваладира странно отдалился.

— Мэри? — прошептала миссис Джонс.

Она хотела, хотела ответить, но почему-то она была очень далеко. Закружилась голова, горло свело судорогой, и она изо всех сил сжала губы.

Мягкая рука обняла ее за плечи, прохладные, как вода, пальцы коснулись ее лица, губ. Мэри покачнулась, и ее вырвало прямо в ладонь миссис Джонс.

Мэри проснулась посреди ночи, мокрая от пота. Чья-то рука прижимала к ее груди холодное мокрое полотенце. Она стиснула ее и почувствовала слабое ответное пожатие.

— Я не буду долго болеть, — выговорила она. — Клянусь.

— Тихо, тихо, cariad.

— Не прогоняйте меня. — Горячая соленая влага потекла по ее щекам, шее и ушам.

— Успокойся, девочка. Конечно, я не прогоню тебя. Ты — член нашей семьи, я тебе говорила.

— Я буду хорошей, очень хорошей, если вы позволите мне остаться, — всхлипнула Мэри.

— Я знаю. — Голос миссис Джонс был ласковым и мягким, как перышко.

— Пожалуйста, позвольте мне остаться. Мне очень жаль. Простите меня. — Но за что? Что она сделала? Мэри совершенно об этом забыла.

— Хорошо, хорошо. Конечно.

Она вдруг вспомнила и ужаснулась.

— Я больше никогда не буду, мама. Это было… просто за ленту.

— Ш-ш-ш. — Влажное полотенце легло ей на лоб. — Нет никакой ленты.

Мэри попыталась вскочить.

— Куда она подевалась? — испуганно спросила она.

Мать мягко уложила ее обратно на подушку и поцеловала в лоб.

— Ее убрали, чтобы она не потерялась.

Мэри вяло подчинилась.

— Сначала такая была у Куколки.

— У куколки? Что за куколка?

Она уткнула горящее лицо в подушку.

— Куколка там, за замком, — пробормотала она и провалилась во тьму.