Ж.-Ж. Руссо идеализирует естественное начальное состояние общества, когда еще не было этой частной собственности, когда все люди были, как он думал, равны и никто ни от кого не зависел: не было ни потребителей, ни производителей, не было разделения труда, т. е. того, что жестко связывает одного человека с другим. Такое общество, полагал он, отличает естественная нравственная чистота. Но вот один человек вдруг заявил, что «эта вещь – моя». И люди на беду свою его не остановили. С этого и начинаются все наши беды, все пороки современного общества.
Но Ж.-Ж. Руссо был оригинален не только своим отрицанием частной собственности, но и своими сомнениями в особой пользе наук и изобретательств, ему представлялось, что наука подрывает основы нравственности. Почему? Развитие науки (и искусства в том числе) создает «искусственные», новые потребности, удовлетворение которых весьма спорно, если иметь в виду их полезность для человека. В своих работах он, может быть впервые в философии, обращает внимание на негативные последствия развивающейся науки и делает это в период общего поклонения науке. С высоты XX века мы видим, что эти его предостережения не беспочвенны, и в этом заключается одна из заслуг Ж.-Ж. Руссо.
Глава VIII
Масоны и Просвещение
Франкмасонство было орденским единением европейской аристократии XVIII столетия. Офицеры-землевладельцы стран Европы обретали в масонских ложах жизненный статус, и новоявленные аристократы получали таким образом доступ в высшее общество гораздо легче, нежели внешним путем, сквозь препоны жесткой социальной иерархии.
Но масонство являлось еще и некой надконфессиональной деистской церковью. Оно наделяло своих приверженцев ощущением высшего призвания и чудодейственной тайны взамен омертвелых таинств традиционных церквей. Оно придавало новую символическую значительность основополагающей идее XVIII столетия, что существует естественный и нравственный вселенский порядок; предлагало таинственные обряды посвящения и исповеди для тех, кто уверовал в эту краеугольную идею; предписывало благотворительную и педагогическую активность, дабы закрепить убеждение в возможности совершенствования человека.
Новая религия объявила о верности безличному Deus, которого человек открывает собственными силами. Франсуа-Мари де Вольтер, живое олицетворение того движения, которое впоследствии нарекут Просвещением, определил этот религиозный идеал в своем «Философском словаре» (1764 г.). Прежде всего, эта вера должна была выражаться как можно проще: «После нашей святой религии – несомненно, единственно благой – какую можно считать наименее скверной? Не самую ли простую? А может быть, ту, что учила бы в большом объеме морали и очень мало – догматам? Ту, что стремилась бы сделать людей справедливыми и не превращала бы их в глупцов? Ту, что не повелевала бы верить в невероятные вещи, противоречивые и оскорбительные для божества, а также опасные для человечества, и не угрожала бы вечными карами любому обладателю здравого смысла? Не явится ли такой религией именно та, что не будет поддерживать веру с помощью палачей и не станет заливать кровью Землю во имя непостижимых софизмов? […] Та, что будет учить одному только поклонению Богу, справедливости, терпимости и человечности?»
Напомним еще раз, что философы эпохи Просвещения не отвергали саму идею Бога. Они не могли смириться только с жестоким Богом ортодоксии, грозившим человеку вечными муками. Они отвергали таинственные религиозные доктрины, претившие здравому смыслу. Им казалось, что именно деизм и воплотится в полной мере в деятельности масонских лож.
Происхождение масонов тесно связано с историей появления строительных артелей (лож) по всей Европе. Георг Клосс в середине XIX века впервые вполне определенно указал на то, что масонский союз возник из братства вольных каменщиков или средневековых строительных артелей.
Самые ранние свидетельства о существовании свободной строительной артели в средневековой Европе относятся к 643 году, ее упоминают эдикты лангобардского короля Ротари. В эпоху готики возведение громадных церковных зданий длилось целые столетия, в течение которых рабочие и художники, поселявшиеся близ построек (их инструменты хранились в особых бараках, англ. Lodge), постепенно вступали в тесное общение. Эти сообщества с течением времени приняли цеховую организацию: были выработаны правила касательно отношений между членами ложи, приема новых товарищей, разрешения возникавших споров и прочее. Вместе с тем был установлен известный церемониал на разные случаи товарищеской жизни.