Падшие

Поднимаю рубашку, на животе тоже волдыри. Они повсюду. Формируется прямо на моих глазах. Нет, это не болезнь Вильсона. Это намного хуже.

— Все, надеваем защитные костюмы. Прямо сейчас — кричу я. — У нее химическое отравление.

***

Суть химического отравления заключается в том, что, начиная с одиннадцатого сентября, всякий раз, когда случается что-то подобное, небольшая часть вашего мозга немедленно начинает сигнализировать: «ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ АТАКА! ТЕРРОРИСТИЧЕСКАЯ АТАКА!» используя огромные заглавные буквы. Репортеры часто делают то же самое.

К моменту смерти нашего пациента перед больницей Св. Петра уже стоят четыре новостных фургона. Наннетт Ричардс было всего двадцать шесть лет, она только что получила степень магистра морской биологии и, по-видимому, собиралась в аэропорт, чтобы навестить своего парня во Флориде, когда потеряла сознание, заезжая на заправочную станцию в трех милях от аэропорта.

Вероятно, было бы меньше паники вокруг смерти Наннетт, если бы медперсонал, доставивший ее и проводивший реанимацию «рот в рот», сразу же не начало рвать кровью. Сейчас, кажется, что вся больница разваливается на части. Приказ о закрытии был издан тридцать минут назад, после чего четыре медсестры пришли и конфисковали наши сотовые телефоны, чтобы избежать «ненужной паники среди населения», если мы решим рассказать членам нашей семьи или близким что-то, что может быть вырвано из контекста.

— Мама звонила мне восемь раз. Она, наверное, сейчас сходит с ума. Она точно подумает, что мое лицо расплавилось, как у того парня из «Скалы», — сообщает мне Оливер, пока мы стоим в отделении скорой помощи. Мы наблюдаем распад цивилизации, когда пациенты пытаются уйти, и впоследствии служба безопасности приказывает им вернуться на свои места, пока хорошие врачи — мои коллеги и я — не убедятся, что все не были заражены каким-то жестоким и смертельным штаммом биологического оружия. Охранники, конечно, не используют эти слова. Термин «для вашей безопасности» часто встречается, как и «спасибо за терпение».

Оливер ерзает, потирая лицо руками.

— Как думаешь, к обеду мы уйдем отсюда? Мне нужно кое-куда успеть.

— Горячее свидание? — спрашиваю я. Его хмурый взгляд становится значительно глубже.

— Моя сестра в городе. И должна была ночевать у меня, но если она не сможет войти…

Он выглядит рассерженным. Все в ярости. Пациенты, охрана, медсестры, я, другие врачи. Я злюсь потому что, нечто абсолютно и категорически неслыханное произошло в мой первый рабочий день. Как будто мне не хватало драмы последние несколько недель.

— Извини, Ол, может быть, она сможет забронировать номер в отеле на ночь?

Оливер усмехается.

— Ты явно никогда не встречалась с моей сестрой. Эй. — Он толкает меня локтем в ребра. — А вот и Боховиц.

Конечно же, наполовину лысая голова Боховица с пучками белых волос, обрамляющих его череп, видна в другом конце приемного покоя. Неуклюжей, слегка неровной походкой он направляется прямо к нам. Мы с Боховицем питаем друг к другу некоторую слабость; он многому научил меня, когда я навещала его в самых недрах больницы, там, где находится морг. А взамен снабжала его никотиновыми пластырями. Если бы не приносила ему пластыри, он бы выкуривать по пачке в день. Обычно Боховиц неприлично счастлив, но сегодня, приближаясь, он мрачно мне улыбается.

И сразу приступает к делу.

— Это не инфекция. У нее на шее была рваная рана. Это похоже на зону поражения. В ее организме нет никаких признаков отравления, но симптомы перед смертью указывают на то, что она была отравлена.

— И что, он испарился из ее организма? — спрашивает Оливер.

Он говорит с недоверием, как будто ждет, что это зарин или что-то более мерзкое.

Но об этом мы можем переживать позже и решать все по ходу дела.

Доктор Боховиц нетерпеливо выдыхает.

— Нет. Я хочу сказать, что ничего не обнаружено. Это весьма сложно. На обнаружение уйдет больше трех часов, доктор Мэсси.

— Значит, мы можем открыть больницу?

— Мы можем, но шеф Эллисон не хочет. Пока я не смогу точно выяснить, что это такое. Очевидно, для нашей репутации это совсем нехорошо, если мы начнем отпускать пациентов, не установив точную причину смерти Наннетт.

Большинство патологоанатомов называли бы пациентку мисс Ричардс или что-то более формальное, но не Боховиц. Она была для него Наннетт с тех пор, как ее привезли к нему в морг. То, как он разговаривает с умершими пациентами, пугало меня, как и всех остальных в больнице, но я быстро поняла, что он делает это не потому, что сумасшедший. Он делает это по доброте душевной, чтобы, когда их тела будут подвергнуты последнему, самому агрессивному медицинскому осмотру, они не остались наедине с незнакомцем. Они пройдут через это с другом. Это было первое, что заставило меня полюбить этого человека.