Падшие

Похоже, эта женщина, агент Лоуэлл, буквально слышит, о чем думаю, когда протягивает руку и пожимает мою. Ее деловитое выражение лица меняется, и я вижу, что скрывается за ее неодобрением. Она меня не знает. Мы не встречались раньше, и все же вижу, что она уже что-то подозревает. Возможно, я просто невероятный параноик. Это утешительная мысль, пока...

— Шеф Эллисон, не могли бы вы дать нам минутку. Нам с мисс Ромера нужно поговорить.

Несмотря на равнодушие шефа, с момента моего появления в ее кабинете, она проявляет силу характера:

— О, это полностью зависит от доктора Ромера, не так ли, мисс Лоуэлл? Мне кажется, что ваша просьба поговорить с одним из моих сотрудников не подкреплена официальным мандатом, что могло бы ускорить дело.

Доктору Эллисон не понравилось вопиющее неуважение представителя власти, при обращении ко мне без использования моего статуса врача, так что теперь Эллисон позволила себе не обращаться к агенту Лоуэлл, используя ее статус. Выражение лица агента Лоуэлл становятся нечитаемым.

— О, уверяю вас, если я решу, что имеет место препятствие правосудию, то запрошу официальный документ. Я могу получить ордер на арест этой женщины в любой момент стоит мне только захотеть.

— Тогда, возможно, вам следует... — начинает говорить шеф Эллисон, но я быстро вмешиваюсь; мне не нравится, к чему ведет этот разговор. Не хочу, чтобы Лоуэлл отправилась за ордером на мой арест.

— Нет! Нет, все в порядке, шеф. Я поговорю с ней. Это не проблема. Мне нечего скрывать.

Абсолютная ложь, но гораздо лучше, если я проведу полчаса на допросе у этой женщины, чем потрачу гораздо больше времени на допросе в полицейском участке. Правда в том, что мне ничего не известно о Наннет Ричардс, о том, почему на ее теле оказалось нацарапано мое имя, перед тем как она была отравлена и отправлена на лечение в больницу. Мне не придется лгать об этом.

Шеф Эллисон слегка кивает мне, прежде чем холодно взглянуть на Лоуэлл и выйти из кабинета. Наступает неловкая тишина, агент Лоуэлл медленно обходит стол шефа, отодвигает ее документы в сторону, освобождая место, чтобы сесть на край, прямо напротив меня.

Она начинает говорить, и все переворачивается с ног на голову.

— Где ваша сестра, доктор Ромера?

Подготовленная речь о том, что я не знаю умершего пациента, остается невысказанной. Моя сестра? Что за черт? Какое отношение это имеет к моей сестре?

— Ээ... Алексис? — спрашиваю я, замираю на мгновение. Мне необходимо немного времени. Чтобы понять изменение направления.

— У вас есть другие сестры? — спрашивает агент Лоуэлл резким голосом.

— Предполагаю, что вы знаете, что нет.

Женщина кивает, ее опрятный и аккуратный хвост подпрыгивает вверх и вниз. Она на шесть или семь лет старше меня, но ее зачесанные назад волосы и суровое выражение лица делают ее намного старше.

— Для экономии времени, хочу предупредить, что я знаю намного больше, чем вы думаете, Слоан. Я знаю, что вашу сестру похитила банда байкеров. Вам нужно сказать мне, где она. Немедленно.

В глазах агента вспыхивает интенсивная сила, словно закаленная сталь, — в обычный день я бы не стала с ней связываться, но сегодня у меня нет другого выбора.

— Я ничего не знаю о своей сестре, агент, но, если вам что-то известно, я была бы благодарна за любую информацию о ней. Она жива? Лекси так давно пропала; я и мои родители какое-то время верили, что она мертва.

Это не спектакль, удостоенный премии «Оскар», но мой голос не дрожит. Агент Лоуэлл стискивает зубы, уголки ее глаз слегка сужаются.

— Хорошо. Я скажу вам то, что знаю. Ваша сестра была ранена пулей в спину восемь дней назад. Она была госпитализирована в частную больницу в Сан-Хасинто, ее выписали через два дня. Медсестра в больнице утверждает, что женщина, по описанию похожая на вас, ругалась с одним из членов байкерской банды в коридоре, она была вынуждена сделать замечание о надлежащем поведении в больнице. Мы ждем записи с камер видео наблюдения, но я на девяносто девять процентов уверена, что, когда эти записи поступят к нам в офис, они ясно покажут, что это били вы и ваши друзья, ожидающие новостей о благополучии вашей сестры. А теперь почему бы вам не перестать нести чушь и не рассказать мне то, что я хочу знать?

Мои щеки горят; это, практически, признание вины, когда человек, с которым беседуют, начинает неистово краснеть. Это происходит, не потому что я чувствую себя в ловушке или пойманной, а потому что она считает меня глупой. В Сан-Хасинто не было камер. Конечно, там не было камер. Это частная больница, где клиенты ценят конфиденциальность и не хотят видеть никаких доказательств того, что их везут на третью подтяжку лица. Зет и Майкл позаботились о том, чтобы не было записей, и, держу пари, Ребел тоже. Если бы они обнаружили, что их снимают, эта видеозапись была бы «случайно» стерта. Итак, эта с*ка лжет и надеется, что я невообразимо глупа, чтобы попасться на ее удочку, и эта ситуация делает меня чрезвычайно злой.