Падшие мальчики

— Черт возьми, — обратился он к Марлин, пустым взглядом смотревшей на него… или сквозь него? Джо не знал. — Вот что я скажу. День тянется так, словно никогда не закончится, но, будь я проклят, годы летят. Что скажешь, Марлин?

Она не ответила.

Девять лет назад, в воскресенье, Марлин возвращалась с городской ярмарки в Сиэтле. Кузов ее пикапа ломился от саженцев и цветочных семян. На Марлин была красная блуза из «Сирс», которую Джо купил ей на прошлое Рождество, и джинсы с высокой талией.

Проблески воспоминаний пугали его. Фрагменты, которые не добавляли к картине ничего нового и ничего не объясняли.

Никто так и не смог сказать, почему она потеряла управление. За ночь до происшествия шел дождь, это могло сыграть какую-то роль, но Джо знал, что Марлин всегда водила прекрасно. Так что перекладывать ответственность на скользкую дорогу казалось ему лживым. Слова не спасли ее и не облегчили его сон.

Машина все равно съехала с шоссе и врезалась в телефонный столб. Часы Марлин сломались и застыли, показывая четыре двадцать три — время аварии. Ту самую секунду.

Всего лишь еще одна деталь.

Смириться с болью и ухаживать за парализованной женой стало для него величайшим испытанием. Дело было даже не в том, что она больше никогда не скажет, что любит его, не займется с ним сексом. Рана оказалась глубже. Вся его жизнь полетела к чертям — финансово, эмоционально, физически. Когда Марлин врезалась в дерево, разбилась не только она.

Это правда, Бог сурово с ним обошелся, но Джо знал с самого начала, что у него нет выбора — только играть в Его игру. Это, однако, не мешало ему жульничать. Если он рисковал, то по-крупному.

Прощение.

Он выбрался из кресла и потянулся. Его тень упала на дальнюю стену — приземистое, квадратное пятно заслонило фотографии. Он пригладил редеющие волосы и увидел на пальцах перхоть.

— Ох, черт возьми. Только посмотри, Марлин. Я извожу шампуни и мыло, а эта гадость так и не уходит.

Он вздохнул и подобрал опустевшую миску, ложка лязгнула о край.

В такие дни Джо жалел, что бросил курить. Чего бы он не отдал за пачку «Кэмел»!

Джо взглянул на жену. Когда-то она была красоткой, а теперь по лицу, рукам и ногам разбежались пигментные пятна. Это какой-то бред. Когда они познакомились в семьдесят втором на дне рождения кузины в Снокуолми, Джо первым делом заметил ноги Марлин.

Длинные. Загорелые. Такие, как ему нравилось.

Теперь они превратились в кости, обтянутые кожей, и из-за огромных старческих пятен казались картой мира, сумрачных континентов которого он никогда не увидит.

Джо родился и вырос в Норт-Бенде. Его первый дом стоял на Аплэндс-Вэй-Саут-Ист — на окраине города. Он жил там, пока отец не перевез их на Уэст-Парк-стрит, рядом с ныне заброшенными железнодорожными путями. Позади их первого дома простиралось поле, на котором Джо любил играть, полное цветов, пчел и колибри.

Однажды, когда он вернулся домой из школы, мать встретила его в конце подъездной дорожки в противогазе, который ее собственный отец купил во время Второй мировой войны. При виде жуткой маски, скрывающей ее лицо, Джо содрогнулся. Она изменила голос матери.

Мать загнала его внутрь, заперла дверь и сказала, что он не будет выходить на улицу два дня. После этого — только в противогазе.

— В поле упал фермерский самолет, — сказала она, хватаясь за сердце. — Повсюду пестициды. Так что на улицу только в противогазе, слышишь, Джо? Нарушишь это правило, и мы с отцом взгреем тебя хорошенько.

Джо послушался. На четвертый день он отважился выйти наружу. В противогазе.

Цветы и трава увяли, высохли. Осталась мертвая пустошь. Он видел трупы змей. Под ногами хрустел ковер из насекомых. Синяя птичка лежала на боку, рядом с местом аварии, все еще живая, но со сломанными крыльями. Ее тельце раздулось от химикатов. Один глаз смотрел на него, отражая солнце, клюв открывался и закрывался: она задыхалась. Плача, Джо наступил на нее. Стекла противогаза затуманились от всхлипов.

Поле так и осталось мертвым. Навсегда.

Как и ноги Марлин. Плоть напиталась смертельным ядом. Всякий раз, когда Джо смотрел на скелетообразную нижнюю часть ее туловища, он вспоминал о матери в противогазе.

Глаза под стеклами широко распахнуты. Голос кажется хриплым из-за резины.

Джо положил миску в раковину и выглянул в заднее окно. Во дворе располагались два загона. Первый представлял собой маленькую лачугу для забоя, которую он теперь использовал гораздо реже, чем раньше. Обычно Джо забивал скот на ферме побольше, в самом Сиэтле. Внутри лачуги, без сомнения, лязгали друг о друга подвешенные к потолку крюки.

Там так много ножей.

Второй загон служил курятником. Завтра утром Джо осмотрит его, чтобы собрать яйца, — он ждал большого приплода. В этом году у него хорошие несушки, лучше, чем в прошлом. Деньги пригодятся.

За загонами находился свинарник под открытым небом, полный навоза и взрыхленной копытами грязи. За ограждением жили семнадцать свиней, дававшие слишком много работы для одинокого мужчины с другими приоритетами.

Но дела не ждали.