Падший ангел

прорванную синюю парусину выглядывали малень-

кие розовые пальцы.

И тут среди ног, в их лохматой занавеси отметил

я две странные, знакомые мне порточины раскле-

шенных брючат с огромными вставными черносу-

конными клиньями, отличавшимися по цвету от ос-

тального полинявшего полотна штанин, в которые

эти клинья были вставлены. «Николины шкаря-

та! — осенило меня. — За них и спрячу бидон!» Не-

слышно подвинув бидон в сторону Николиных шта-

нов, что свисали с дивана в полутора метрах от хо-

зяина «вкусного» бидона, я поспешил наружу из

воровского тоннеля.

Примостившись затем на диване возле Николы, в

ответ на его настырное, беспощадное: «Ну?!» — шеп-

нул ему на ухо: «Бидон с медом увел!» — «Где би-

дон?» — «У тебя в ногах». Никола заинтересованно

и предельно аккуратно пошарил под собой и, обна-

ружив ворованное, наградил меня теплым, пропах-

шим табаком словцом: «Молоток!»

И только тогда обратил я внимание на человека,

обворованного мной. Это был мальчик лет десяти,

белоголовый, худенький, в неярких веснушках, рас-

сыпанных вокруг загибистой, седлообразной пере-

носицы. Наверняка деревенский житель. В засти-

ранной, неоднократно ремонтированной одежонке с

чужого плеча. Он уже хватился бидона, обнаружил

его исчезновение. Голубые глазенки были широко

распахнуты в тихом ужасе. Я проследил за направ-

лением взгляда паренька: глаза его следили за при-

ближением мужчины в сером ватнике, серых кирза-

чах и такой же серой кепчонке с переломленным ко-

зырьком.

— Тя-я-тя-я... — плаксиво запел, обращаясь к при-

ближающемуся мужику, парнишка, «пролопушив-

ший» бидон с медом.

— Хр-р-е-ен ли тя-ятя! — передразнил сына

отец, который по одному только виду мальца, по

плачущей интонации голоса ребенка, на расстоянии

понял, что стряслась беда, что, пока он ходил в ла-

рек пиво пить, их обобрали, не устерег «гаденыш»

товар. — Хре-ен ли тятя! Разинул варежку, а бидон-

то и увели! — и хвать сынишку за ухо и ну — кру-

тить! Парнишка только вякнул, однако кричать не

стал, терпеливо сносил истязание. Слезы беззвучно

вспыхивали на его щеках.

И тогда моя нога, непроизвольно нашарив под

скамейкой бидон, вытолкнула, катнула его на свет

божий, посудина с веселым песочным писком поеха-

ла, заскользила по отшлифованному подошвами ка-

фелю — прямо к ногам ошалевшего мужика. Он тут

же отпустил ухо мальчика, изрядно опешив, затем

нашарил рукой проволочную дужку бидона и, скло-

нив голову на грудь, с виноватым видом поплелся

прочь из зала ожидания. Сынишка его, перестав

плакать, поспешил за отцом, на ходу вытирая слезы

рукавом рубахи. Я все ждал, что мальчик благодар-

но улыбнется. Однако — не улыбнулся. Оглядывал-

ся он еще не раз, пока добирался до дверей. А вот

улыбнуться не смог. На заалевшем от слез и тревол-

нений лице ребенка не было ничего, кроме недоуме-

ния.

— Т-ты это чего, падла? — спросил меня Никола

змеиным шепотом.

— Жалко малявку, — усмехнулся я как можно

независимее и залихватски, сквозь зубы сплюнул на

общественный кафель. — Мужик ему чуть ухо не

оторвал, сука.

Сейчас, когда я пишу эти строки, то есть сорок

лет спустя после истории с бидоном, за ночным ок-

ном моего садового домика — летнее ненастье: неде-

лю уже льет дождь, шумят тяжелые сочные листья

июньских яблонь, а в двадцати метрах от окна, не-

видимая в белесой ночи, несет свои мутные, припух-

лые от дождей воды Западная Двина; по другую

сторону садового участка, чуть выше, на береговом

взгорке и тоже метрах в двадцати от моего окна, за

кустами орешника, под вековыми могучими сосна-

ми — спит сельское кладбище. По радио сообщили,

что где-то меж звезд нашей галактики летит амери-

канский космический аппарат «Пионер», запущен-

ный в космос шестнадцать лет назад и до сих пор по-

дающий сигналы. На нем имеется табличка с изо-

бражением людей планеты Земля — женщины и

мужчины. По расчетам астрономов, станция будет

двигаться еще около двух миллиардов лет.

Оглядываясь на свой путь, проделанный среди

земных звезд и который, к счастью или сожалению,

завершится куда как быстрее, нежели звездный путь

«Пионера», я ловлю себя на мысли, что путь мои

программировался не ради механического постиже-

ния пространства, это был пугь очищения от сквер-

ны, которой снабжает нас доля земная, путь, кото-

рый предлагает смертному грешная жизнь, словно и

впрямь готовя его к духовному бессмертию.

Вся жизнь моя прошла в труде высвобождения от

многочисленных пороков. Познать радость очище-

ния — вот благо, выше которого не поднимается

даже радость творческая, имеющая «прямой про-

вод» к первородному человеческому изъяну — гор-

дыне, очиститься от коей главное и, чаще всего, послед-

нее желание каждой серьезной мыслящей личности.

Соблазн воровства не прижился во мне. И отри-

нуть его помогли не разум, не трезвые размышле-

ния, а способность сопереживать «потерпевшему»,

то есть качества, с профессией вора не совместимые.

А началась воровская практика еще в годы вой-

ны, оккупации, когда взрослые, можно сказать, под-

бивали ребятишек на воровство у немцев, оговари-

вая такой способ добычи чужой собственности чуть

ли не как подвиг. Украсть у врага значило нанести