Падун немолчный

Есть на свете злой колдун,
Малый, шепчущий ведун,
Что не знает смены лун,
Старикашка карачун.
Жуть болящего томит:
Карачун в дверях стоит,
Зорко, радостно глядит
И дубинкою стучит.
Он все стены обойдет,
У икон колен не гнет,
За подушкою прильнет,
К уху тяжко припадет.
Он поет: «Усни, усни,
Сладко будет нам в тени,
А людей гони, гони:
Позавидуют они».
Сумрак кажет темный гроб.
Карачун дубинкой – хлоп…
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
Он идет, идет вдоль стен,
У икон не гнет колен,
Наш пленитель, злой ведун,
Старикашка карачун.

Щур

Милый, тише – видишь, щур
Там в углу – так мрачен, хмур,
Словно карликовый тур…
Вдруг любви он скажет «чур!»
И рассеется наш сон,
Ты забудешь, что влюблен,
Что под радостный трезвон
Шла с тобой я под уклон.
Много, много по углам
Непонятного умам:
Здесь смеются, шепчут там
И пророчат беды нам.
Милый, тише – вылез щур…
Глаз блестящий мрачен, хмур…
Ближе сумрака ажур –
Вдруг любви он скажет «чур!»

Во сне

Она жжет меня – черная ревность

По твоей незнакомой земле.

Александр Блок.

Неужели узнать невозможно
Что ты шепчешь порою во сне?
Мне и смутно и тяжко и ложно…
В лиловатом огне
Гаснут тучи…
И ты, утомясь, задремала
И мечты покрывало.
Точно облак летучий,
Опочило на милом лице.
Шепчешь ты про миражность пустыни,
Про какой-то серебряный иней
И мечтаешь о древнем Кольце…
Ты ушла
В непонятные, чуждые страны,
Где идут, все идут караваны,
Уплыла
В челноке одиноком
В беспокойный, таинственный бред.
От кого-то ты ищешь ответ
И в томленьи глубоком
Мне и смутно и тяжко и ложно…
Лиловеющий сумрак поник…
Неужели понять невозможно
Никогда
Потемневший, как к ночи вода,
Твой тревожный и страстный язык?

Вдовун

Был хвойный лес душист, игольчат
И странно скользок перекат
И темным зовом был окольчат
Твой вечереющий наряд.

Уж на поверхности озерной

Дробились лики кротких лун
И кто-то плакал, как упорный,
Неутешаемый вдовун.

Нам было сумрачно и жутко,

Был странно скользок перекат,
И ожидал напрасно шутку
Твой оробевший, жалкий взгляд.

Я под срываемым покровом

Читал сплетенья страстных рун
И плакал в бешенстве суровом
Неутешаемый вдовун.

Матово

Она меня любила матово,
Как волны – тихое весло,
Как точно смотрите на скаты Вы
Сквозь потускневшее стекло.

Она меня любила бешено,

Любила бешено остро,
И было алое привешено
К берету черному перо.

И дни казались укорочены,

Как в сенокос – лугов трава,
И были мехом оторочены
Ее хитона рукава.

Она меня любила бешено,

Любила бешено и зло –
И было в спальне занавешено
С утра и до утра стекло.

13