Пагода журавлиного клёкота

– Нарцисс рассуждал, что есть натуры, наделённые сильными и нежными чувствами, одухотворённые и мечтательные, полные поэзии и любви, которые почти всегда превосходят людей духа. У них материнское происхождение, он живут полной жизнью, им дана сила любви и способность к сопереживанию. Люди же духа, хоть и управляют ими, но живут жизнью урезанной и сухой. Так одни стают священниками и мыслителями, а другие – художниками, я имею в виду в широком смысле этого слова. Художникам принадлежит полнота жизни; сок плодов, сады любви, прекрасное царство искусства – всё это их, всё, что есть на земле. Родина же священников и мыслителей – идея и небеса. Если есть опасность у одних – это не утонуть в мире чувств, то опасность других – это чтобы не задохнуться в лишённом воздухе пространстве. Одни живут в земном раю, а другие – в пустыне. Одним светил солнце, а другим луна и звёзды, одни думают о любви к девушкам, а другие испытывают страсть к символам…

Слушая его, я подумал, что в чём-то он прав. Но ведь я, как мыслитель, не стремлюсь в безжизненное пространство, в котором живут математики, напротив, я хочу устроить свою вечную жизнь здесь на земле, и так, чтобы она нисколько не отличалась от небесной. Для этого я и хочу купить дачу. Там я создам свой собственный рай, соединив землю и небо в единое целое, и там я смогу обрести счастье с любимой женой, моей несравненной Лизой, вечной девушкой моей мечты. Однако, слушая речь студента, я решил ему возразить.

– Это всё не так, как вы говорите, – твёрдо заявил я, – всё зависит от того, какими категориями вы мыслите. Ведь даже языки на свете бывают разными. Например, в китайском языке нет тех символов, которыми мыслят европейцы. У них совсем иное видение мира.

– Наверное, поэтому они являются мудрецами, а не философами, – тут же парировал мои слова Васильев.

– Может быть, – ответил я, – но у них совсем другая философия, открывающая им совсем другие знания. По мнению одного монаха-даоса, следует знать, что истинные знания рождаются в самом их начале, в самой их основе. Как он считает, мысль человеческая всегда следует по ходу солнца. Человек должен отбрасывать всё лёгкое и концентрироваться только на тяжёлом. Свет мысли подобен жидкому металлу или полной луне, на который не нужно смотреть издалека, как только он появится, его тут же нужно послать в накрепко опечатанный «земляной котёл», и тут же поместить в него текучий жемчуг, который в гармонии сольётся с ним. Когда пойманы истинные знания, необходимо тут же приостановить огонь, чтобы не нарушить в них равновесия Ян и Инь.

Студент Васильев и мой друг Андрей смотрели на меня несколько удивлённо, в то время как я продолжал говорить.

– Не надо переплавлять три жёлтых основы, мужскую, женскую и срединную, четыре духа находятся в постоянном взаимодействии. Искать разные объяснения всему – пустое занятие. Ян и Инь сами обретают родство видов, так как их друг к другу влечёт симпатия. Два и два соединяются в четыре, а из четырёх получается восемь. Со дна пучины поднимается красное солнце и Инь исчезает чудесным образом. Любовь подобна полной луне, взошедшей над вершиной горы, она даёт определённые знания, и человек начинает различать истинное от ложного. В нём просыпается интуиция к подвижным материям.

Когда я это говорил, то почувствовал, как под столом Андрей толкнул меня рукой. Я понял, что ни он, ни студент меня не понимают, поэтому и прекратил излагать те идеи, которые хотел высказать. После экзаменов Андрей спросил меня:

– Куда это тебя понесло с Васильевым? О чём ты так пафосно вдруг стал говорить, что ни я, ни студент не смогли понять ни слова из твоих речей?

– Я говорил о внутренней алхимии даосизма, где мысли превращаются в конкретные объекты и вещи.

– С каких это пор ты стал даосом?

– Со вчерашнего дня.

– Это после того, как попал в автокатастрофу? Тебе бы следовало немного отдохнуть и подлечиться.

– Я и собираюсь купить дачу и провести там всё лето с Лизой.

– Вот и замечательно. Надеюсь, что пригласишь меня в гости.

Я кивнул ему головой.

– Так о чём ты говорил? – спросил Андрей.