Пагуба. Переполох в Петербурге

Графиня Мавра Егоровна Шувалова принялась, со своей стороны, ревновать своего мужа графа Петра Ивановича, тоже нередко наезжавшего к Дрезденше и тоже поздненько возвращавшегося домой. Шувалов, никогда не игравший в карты, не мог приискивать той благовидной причины, какою мог – и иногда весьма удачно – отделываться Чоглоков, но зато у него была другая весьма уважительная отговорка. Его очень часто приглашал, или, вернее сказать, просто требовал к себе на вечернее времяпровождение егермейстер, граф Алексей Григорьевич Разумовский, а отказывать такому всемогущему любимцу было для Петра Ивановича не совсем удобно, так как неудовлетворение им желания егермейстера могло повлечь на него неудовольствие со стороны императрицы. Пытался он ссылаться по временам перед женою и на бытность свою то в том, то в другом знакомом доме, но такие ссылки не слишком были надежны, так как Мавре Егоровне нетрудно было проверить справедливость показаний своего супруга. В настоящем случае он сослался на то, что провел вечер у графа Алексея Григорьевича Разумовского.

Посещения Петром Ивановичем Разумовского, как рассказывает одна современница, были тоже не по сердцу Мавре Егоровне, и она усердно молилась Богу о благополучном окончании ее супругом этих посещений, так как зазнавшийся егермейстер, подвыпив, начинал вздорить с Петром Ивановичем и нередко приказывал бить его батогами.

Ссылки Петра Ивановича на вечернее времяпровождение у Разумовского стали казаться Мавре Егоровне подозрительными, и когда она однажды после такой ссылки навела тайком надлежащие справки, то оказалось, что супруг ее дал ложные показания. Подозрения ее насчет неверности мужа усилились еще более, и она, решившись, как говорится, вывести все на чистую воду, стала терпеливо выжидать первого же удобного случая для окончательного обличения изменника, делая пока вид, будто вполне верит объяснениям своего супруга.

XIII

Петр Иванович и Николай Наумович не только не были между собою в приязни, но даже недружелюбно посматривали друг на друга, так как первый из них был представителем так называвшегося большого двора, то есть двора императрицы, а Чоглоков был представителем малого двора, то есть двора великого князя наследника и его супруги, а между обоими этими дворами существовали в ту пору не слишком дружелюбные отношения. Несмотря, однако, на такой придворный разлад, Мавра Егоровна и Марья Симоновна были большие между собою приятельницы, и каждая из них старалась заискивать в другой.

Мавра Егоровна, по отцу Шепелева, с самой ранней юности состояла в качестве камер-фрау при Елизавете еще в то время, когда Елизавета была цесаревною, и потом Шепелева из заурядной ее прислужницы обратилась в ближайшую приятельницу цесаревны и в доверенную ее подругу. При вступлении на престол Елизаветы Мавра Егоровна, вышедшая замуж за Петра Ивановича, сделалась такою сильною особою, у которой старались заискивать милости все самые знатные вельможи. Она была очень пригодна и для Чоглоковых, так как Марья Симоновна сама от себя не решалась иной раз просить о чем-нибудь свою двоюродную сестру и предпочитала в таких случаях действовать через Шувалову.

В свою очередь и Мавра Егоровна старалась жить в больших ладах с Чоглоковой в том разумном расчете, что и ей иногда может пригодиться Марья Симоновна, которая, проговорившись как будто случайно в родственной беседе с Елизаветой Петровной, могла сообщить государыне то, что самой «Маврутке» по тем или другим соображениям было бы неудобно и неловко сказать прямо от себя.

Обе эти дамы довольно часто виделись между собою, и так как Шувалова была лет на пятнадцать старше Чоглоковой, то она относилась к Марье Симоновне в наставительном тоне, что было совершенно согласно с духом того времени и считалось со стороны старших летами выражением истинного доброжелательства.

– Ну что, Машутка, как ты ладишь теперь со своим сожителем? Кажись, что он стал совсем иным после того, как его хорошенько припугнул мой деверь от имени царицы, – спросила однажды Шувалова Чоглокову.

Марья Симоновна ничего не отвечала на этот вопрос и сидела, потупя глаза.

– Да что ж ты ничего мне не отвечаешь? Не пустился ли он опять в какие-нибудь неистовства или продерзости перед тобою? – допытывалась Мавра Егоровна, желая послужиться молодой женщине и употребить в дело ее влияние у государыни для обуздания любовных похождений своего мужа.

– Нет, он обходится со мною очень ласково, да, по правде сказать, и тот-то раз я не столько сердилась на него за то, что он повздорил со мною, сколько просто-напросто ревновала его, хотя и сама не знала, к кому именно. Скажи мне, матушка Мавра Егоровна, что в таком случае нужно делать?

Мавра Егоровна призадумалась: у нее у самой вертелся в голове точно такой же вопрос.

– Что делать? Да, кажись, надобно прежде всего дознаться обстоятельно, справедлива ли твоя ревность, – поучительно отвечала Шувалова. – А о Дрезденше ты слышала что-нибудь? – спросила вдруг Мавра Егоровна, уперев свой пристальный и пытливый взгляд на свою собеседницу.