Пагуба. Переполох в Петербурге

– Так что же тебе, моя голубушка, нужно? Быть может, желаешь достать какую-нибудь должность для мужа или брата? Скажи мне прямо.

И на этот вопрос Клара отрицательно покачала головою. Она не решалась высказать, зачем она пришла к знатной даме, которая так приветливо и так ласково приняла ее и которую ей, Кларе, придется поразить крайне неприятною вестью.

– Я хочу уехать из Петербурга к человеку, которого я так сильно люблю, но к которому меня не пускают.

Чоглокова весело рассмеялась. Ей в первый раз приходилось слышать такую странную просьбу, и, разумеется, ей никак не могло прийти в голову: какая может существовать связь между нею и поездкой незнакомой ей вовсе девушки к человеку, которого эта девушка любит?

– Это дело меня нисколько не касается, заведует такими делами полиция. Верно, она хочет задержать тебя за долги. – И у Марьи Симоновны снова мелькнула мысль, что, вероятно, просительнице нужны на дорогу деньги, и она снова хотела было предложить ей вопрос о деньгах, но теперь над готовностью помочь нуждающейся незнакомке взяло верх женское любопытство.

– А куда же и к кому ты, душенька, хочешь ехать?

– В Варшаву, к графу Станиславу Понятовскому.

При имени Понятовского лицо Марьи Симоновны приняло радостное выражение, так как она была гофмейстериною «маленького» двора, при котором так радушно был принимаем Понятовский. Перед Чоглоковой поднималась завеса, за которую ей так желательно было заглянуть по разным соображениям.

– Да вы не принцесса ли? – торопливо спросила Чоглокова, слышавшая очень часто такое название Клары при разговорах о Понятовском, и она пристально, с выражением сильного любопытства в глазах, стала всматриваться в Клару, понимая, что такая хорошенькая девушка могла увлечь своею красотою графа Станислава, хотя он и был любимец женщин самого высокого полета. – Ведь вы дочь короля Августа Второго? – как-то нерешительно проговорила Чоглокова.

– Я – Клара Оберден, а чья я дочь, я этого не знаю, да не об этом теперь и дело идет, – сказала взволнованным голосом Клара.

– Да кто грозит не выпускать вас из Петербурга?

– Ваш муж! – вдруг громко, но дрожащим голосом вскрикнула Клара.

– Мой муж? – изумилась Марья Симоновна. – Этого не может быть! – гневно вскрикнула она, побуждаемая тем понятным каждой женщине чувством, которое неизбежно охватывает ее в первый раз в подобных неожиданных случаях.

– Да, он, – подтвердила Клара.

Марья Симоновна изменилась в лице, быстро подбежала к двери, и приотворив ее, заглянула в соседнюю комнату и затем заперла дверь на ключ. Точно шатаясь на ногах, она подошла к креслам и в бессилии опустилась в них.

– Сядьте возле меня, расскажите мне все, как было, – обратилась она в смущении к Кларе, указывая ей на близстоящее кресло. – Если вы говорите по-французски, то рассказывайте на этом языке. Я не хочу, чтобы кто-нибудь подслушал наш разговор.

Марья Симоновна тяжело дышала, опустив на колени сложенные руки и не смотря в лицо Клары, которая с полным чистосердечием рассказала о том, как она отдалась впервые Понятовскому, а потом как его выездом из Петербурга воспользовался Чоглоков, как он искал ее благосклонности и, не достигнув этого, употреблял против нее средства, недостойные вообще порядочного человека, а тем еще более женатого на такой прекрасной и молодой женщине, какую она видит перед собою. Хотя Клара говорила сильно взволнованным голосом, но говорила складно и задушевно, и казалось, что она своим чистосердечным признанием совершенно подавила обманутую мужем жену.

Чоглокова то бледнела, то красные пятна выступали на ее лице.

– Этого не может быть! Все, что я слышу, не более как клевета на моего мужа, – повторяла она, задыхаясь от овладевших ею сильных порывов гнева.

На все эти возгласы Клара не проговорила ни слова.

– А кто устроил ваше сближение с графом Понятовским? – резко спросила она замолчавшую Клару.

Накипевшая против Дрезденши злоба заставила Клару упомянуть об Амалии Максимовне.

– Ах, это та негодная баба, о которой говорят в Петербурге так много даже дамы нашего круга?

«Вероятно, и мой Николай Наумович не раз прибегал к ее посредничеству», – подумала Марья Симоновна и решилась до всего добраться, употребив довольно хитрый прием.

– Я не могу поверить, чтобы мой муж имел какие-нибудь сношения с Лихтершей. Это напраслина на него. Правда, много женатых мужчин бывает у нее. Я, например, слышала, что даже граф Петр Иванович Шувалов часто навещает ее? Но уж это чистейшая выдумка, и ничего нет мудреного, что если могут говорить это о нем, то еще легче говорить о моем муже, который гораздо моложе его. Разве граф Петр Иванович ведет знакомство с Дрезденшей?

– Да, – проговорила Клара, утвердительно кивнув головой.

– Вот видите, – с уверенностью обратилась Марья Симоновна к Кларе, – если мне известны даже те посторонние люди, которые бывали у Дрезденши, то как мне не знать, если бы мой муж имел с нею какие-нибудь сношения?