Пагуба. Переполох в Петербурге

– Ну и, разумеется, он за тобою ухаживал? – с любезно притворною улыбкою спросила Мавра Егоровна.

– О нет, – равнодушно проговорила Клара. – Зачем ему за мною ухаживать, когда он нашел себе другую.

– Другую? – привскочив с кресла, спросила графиня. – А как зовут ее?

– Мина.

Графиня сильно наморщилась.

– Мина, – повторила она вполголоса. «Хорошо, я доберусь до него, – подумала Мавра Егоровна. – Отлично сделает государыня, если она положит конец всем этим развращениям. Нужно посильно подбивать Федора Яковлевича да указать Демидову на эту негодяйку Мину. Пусть он хорошенько призаймется ею», – думала Мавра Егоровна. – Я вижу теперь, что ты хорошая девушка, – обратилась Шувалова к Кларе, – а что согрешила, то с кем греха не бывает. Ведь поганцы мужчины – особенно такой, как Понятовский, – соблазнят хоть кого. Будь спокойна, моя сударушка, я сегодня же все расскажу государыне, она защитит тебя и даст тебе средства уехать в Варшаву. Уезжай туда подобру-поздорову, да только уезжай поскорее, – сказала графиня, снисходительно кивнув Кларе головою на прощание.

XX

Мавра Егоровна провела всю свою жизнь при дворе, начав со скромной должности камер-медхен при царевне Елизавете Петровне еще в ту пору, когда царевне приходилось в самые юные годы жить при трудных условиях. Мавра Егоровна, по отцу Шепелева, успела хорошо ко всему присмотреться и умела в случае надобности отлично владеть собою. По уходе Клары она при встрече со своим мужем сделала вид, что не получала никаких возмутивших ее известий о любовных проделках графа, и даже, напротив, обошлась с ним очень дружелюбно и несколько ласковее, нежели обходилась всегда. Петр Иванович был очень доволен, что дело уладилось благополучно и что Мина так уступчиво, хотя и неохотно исполнила его наставление, уехав на время в Нарву. Он слышал и уже не только от своей жены, но и от других лиц, что государыня твердо намерена взяться за самые строгие меры для исправления поврежденных нравов, что в Петербурге с такою благою целью будет произведен большой перебор всех личностей, подозреваемых в любовных связях, и что в этом случае императрица приказала действовать беспристрастно, хотя бы розыск касался и самых знатных персон.

В тот же вечер, после того как Мавра Егоровна виделась с Кларой, она пересказала своей царственной подруге обо всем, что узнала от этой откровенной посетительницы. Государыня вспомнила, как она обратила однажды внимание на эту прелестную девушку и что к ней доходили разные слухи об отношениях Клары к поляку-красавцу, за которым следили в Петербурге не так, как за каким-нибудь опасным политическим агентом, но как за слишком смелым волокитою. Императрица в свою очередь склонилась к той общей в Петербурге молве, что Клара была дочерью короля Августа II, и это при рассказе о ней Шуваловой еще более побудило государыню принять в обманутой и потом покинутой девушке особенное участие. Она приказала выдать Кларе немедленно заграничный паспорт, выдача которого была сопряжена в ту пору с большими хлопотами и разными формальностями, и поручила Марье Егоровне осведомиться у Клары, не нуждается ли она в деньгах, добавив при этом на случай, если окажется, что у нее нет денег на проезд, то снабдить ее ими на счет государыни.

Русское общество, несмотря на некоторый внешний лоск, который стало приобретать со времен Петра, продолжало сохранять прежние привычки и нравы, среди которых сплетни, пересуды и судачества были весьма выдававшимися принадлежностями общественной и домашней жизни русских бар и в особенности барынь. Елизавета, несмотря на ее высокое положение, выросла в весьма незатейливой среде, где толки о тех и других людях составляли едва ли не самую приятную часть провождения времени, оставшегося свободным от различных увеселений. Известно, что Елизавета Петровна, произведя ночной переворот, низвергнувший Брауншвейгскую фамилию, поплатилась за это на всю жизнь ночным страхом, препятствовавшим ей спать спокойно до тех пор, пока не наступал утренний рассвет. Поэтому в ожидании этой поры к ней в опочивальню приводили баб-сказочниц, которые, сидя на полу, в ногах у ее постели, рассказывали ей не только сказки, но и передавали всякие городские слухи и толки.

Теперь у Мавры Егоровны неожиданно набралось столько сведений для толков и пересудов, и притом о лицах, более или менее близко знакомых Елизавете Петровне, что она могла занять ими государыню в продолжение нескольких ночей, так как к краткому рассказу Клары можно было прибавлять и дополнительные отзывы и особые замечания, а порою и воспоминания. Теперь государыне сделались известны такие похождения ее придворных кавалеров – и что было в особенности занимательно – и таких придворных дам, которые вовсе не подозревали, что их любовные проказы, прикрываемые ловкою Дрезденшею, могли быть кому-нибудь известны, а тем еще менее самой государыне.