Пагубная любовь

Девочка, которую Изабел, жена Брагадаса, кормила грудью в ту ночь, когда муж принес ей подкидыша, превратилась теперь в красивую девушку, и Мария любила ее как сестру. Хоть Жоакина и была бедна, к ней посватался зажиточный земледелец из Кавеса; свадьбу должны были сыграть по окончании сбора урожая, в день святого Михаила; но в ночь на 24 августа, когда в Кавесе празднуется день святого Варфоломея, разгулявшиеся паломники из Миньо повздорили с паломниками из Траз-ос-Монтес, в соответствии с варварской традицией сего религиозного празднества. В десять часов вечера началась перестрелка между противниками, которые залегли по обеим сторонам Тамеги. На рассвете возмутители спокойствия с карабинами на изготовку сошлись в рукопашной на мосту, и из двух храбрецов, павших со смертельными ранами на настил, один был жених Жоакины. Девушка застала его в агонии; она хотела броситься с моста в воду, и ее без сознания отнесли в дом ее жениха, где мать убитого стала ее выхаживать, перенеся на нее любовь, которую питала к сыну. Через несколько дней Жоакина вернулась в родительский дом. Мария Мойзес приготовила ей постель в комнате рядом со своей спальней и стала духовной ее сиделкой; но скорбь Жоакины все усиливалась, а в полупризнаниях, обращенных к благодетельнице, она все время возвращалась к мысли о самоубийстве.

Однажды ночью под влиянием нежных попечений Марии дочь Брагадаса решилась, и не столько из слов ее, сколько из слез Мария поняла, что честь Жоакины погибла, ибо отец ее ребенка уже не может снять с нее позор.

Мария Мойзес глядела на молочную сестру с великой грустью и страхом. Обстоятельства ее собственного рождения навели девушку на мысль, что дитя Жоакины ждет подобное же несчастье; Мария была так целомудренна, так набожна и чиста от природы, что неожиданное признание подруги причинило ей тайную боль. В сердце у нее были слова утешения, но они не сразу пришли ей на ум. Мария вышла от Жоакины опечаленная и в раздумье; заснуть она не могла. Поздно ночью она услышала скрип двери в комнате молочной сестры. Мария в тревоге выбежала из спальни, опасаясь, что несчастная девушка собирается покончить с собой. Комната Жоакины была пуста; Мария поспешила к дверям гостиной, и в тот же миг в гостиную вошла Жоакина. Мария обняла обезумевшую девушку, не пуская ее дальше, и проговорила:

— Куда ты?

Взгляд Жоакины был мутен и блуждал, как после долгих слез, завершившихся умоисступлением; прижавшись к сердцу той, кому поведала она о своей погибели и позоре, девушка пролепетала:

— Никому не говорите, из-за чего пошла я на смерть, отец мой плох здоровьем, коли узнает, умрет с горя.

— Говори тихонько, чтобы не услышал сеньор каноник, — сказала Мария, показывая на дверь, ведущую в комнату ее гостя. — Пойдем ко мне в спальню, Жоакина, и вспомни, что я — тот самый подкидыш, которого отец твой поднес к груди твоей матери, когда она выкармливала тебя. Пойдем; и если ты мне подруга, не плачь и не пугай меня.

* * *

В начале зимы Мария Мойзес стала готовиться к отъезду и попросила своих арендаторов отпустить вместе с нею Жоакину.

— Куда же вы поедете, сеньора? — спросил Брагадас.

— В Брагу, хочу провести там зиму в обществе моих монастырских подруг. А обоих сироток оставляю на ваше попечение, они уже могут ходить в школу. Обращайтесь с ними так, как вы всегда обращаетесь с детьми, оставшимися без матери, хорошо?

— Будьте покойны, но, сеньора, школа-то им на что? Я вон тоже читать не умею, велика важность! Прокормиться им нужно, само собой; выучиться читать — куда ни шло; но что самое для них первейшее — это привыкать к работе; пускай свиней стерегут, покуда не могут идти в горы со стадом, а там, глядишь, и за мотыгу пора браться, и за обжу сохи.

— Не хочу, сеньор Франсиско. Хочу, чтобы они пошли учиться, а там видно будет. Может быть, отправим их в Бразилию.

— Вот оно что! Сеньора, значит, за чтение! Хотите, чтобы они бразильцами заделались? Хороши же ваши дела! Если и дальше так пойдет, уж вы простите меня, но вы, сеньора, и сами знаете, каковы ваши достатки. Вы о том поразмыслите, что кукуруза в этом году почти что не дала початков, а на оливы ржавчина напала. Вина будет разве что на одну бочку, и то малую.

— Терпение. Нам и малышам хватит.

Следующей весной Мария и Жоакина вернулись на ферму. Когда арендатор увидел, что из экипажа выходит незнакомая ему женщина с ребенком на руках, он спросил дочь:

— А это еще что такое, дочка?

— Подкидыш, сеньора о нем позаботилась. Мы нашли его у нас во дворе, и сеньора не позволила нести его в приют.

— Сеньоре, конечно, виднее! — завел свою песню Брагадас, в значительной степени побуждаемый склонностью брюзжать, но при этом также и попечением о благосостоянии своей хозяйки. — Значит, она платит кормилице и кормит ее?

— А как же!..

— Ну, тогда конец! Эдак она все имение спустит. Лучше уж прямо объявить, что ферма, принадлежавшая роду Арко, превратилась в приют для подкидышей. Сеньору надо отдать под опеку, не то, глядишь, еще несколько лет, и останется ей только собороваться да в гроб.

— Она ведь слышит, отец.