Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока

Подобные истории имели под собой реальную подоплеку. Например, в воспоминаниях известного востоковеда И.М. Дьяконова встречаем описание трагической истории некоей Маули Вите: «Мать Маули была коммунисткой, а сама Маули была комсомолкой; нравы комсомольцев того времени можно узнать из известного в свое время романа Богданова „Первая девушка“. Они отвергали любовь и брак как буржуазные пережитки; несколько иные взгляды Ленина, изложенные после его смерти Крупской и Кларой Цеткин, еще не успели проникнуть в среду комсомола; считалось, что половое сношение — род товарищеской услуги, которую следует оказывать друг другу. Так считала и Маули; результатом были бессчетные аборты, растрепанные нервы, попытки к самоубийству; меланхолическое равнодушие ко всему»[274].

О масштабах распространения «разврата» судить трудно, но их описания встречаются не только в художественной литературе. Один комсомолец так описывал подпольные «вечорки» с «коллективным баловством»: «…Попасть на вечорку постороннему парню почти невозможно. Ребята довольно откровенно рассказывают, как там время проводят, но чужого, не из своей компании, не пускают. По-моему, из опасения, чтобы их не оскандалили. Устраивают такую вечорку на частной квартире, обязательно в двух комнатах: в одной вся публика играет, угощается, танцует. А в другой — пусто и темно.

В разгар игры хозяин вечорки, а либо заводило-весельчак отзывает одного парня и уводит в другую комнату. Там парень говорит, какую девушку ему желательно, и заводило приводит ее. Она отказаться не в праве — такой уж „устав“ вечорки. Заводило уходит и запирает дверь на ключ.

В компании все продолжается, как ни в чем не бывало, никто не обращает внимания. Через 10 минут тот же коновод отпирает дверь и пара выходит, присоединяется к компании, а в комнату отправляется другая на смену. И так все переменяются. Больше одного раза в комнату никто не попадает из парней, а про девчат — не знаю. Думается мне, что должно случаться, потому что вряд ли всегда бывает поровну, если обыкновенно участвует человек 10–15. На иных вечорках немного более равноправный устав: там во время танцев, когда все разобрались по парам, хозяин подходит и какого-нибудь парня хлестнет ремнем. Тогда эта пара и отправляется на „особое совещание“. В общем, довольно похоже на некоторые деревенское „домовники“, когда парни девкам „пробу делают“»[275].

Как видно, девушки, попадавшие в такое общество, не по своей вине теряли репутацию «приличных». И сами же товарищи после этого смотрели на них косо. В № 10 журнала «Смена» за 1928 г. помещен очерк Бориса Галина «О Шуре с текстильной», рассказывающий о факте такого затравливания девушки-комсомолки. У Шуры, работающей на текстильной фабрике, была своя мечта — организовать коммуну девушек-работниц. Много сил она вложила в осуществление своей мечты и своего добилась: коммуна была создана. Через некоторое время коммуна, лишенная чьей-либо поддержки, распалась. Подруги Шуры стали «весело» жить — устраивали в коммуне попойки, «пьяные вечорки». Про коммуну пошла плохая слава, но Шура не сдавалась. Она поведала об этом комсомольскому коллективу, но над ней лишь посмеялись: „Знаем мы вашу коммуну“…»[276].

В подозрительности и ханжестве своих же товарищей видели не только причину стигматизации девушек, но и тайного обращения ребят к услугам проституток. Об этом, в частности, писал возглавлявший в 1929 г. редакцию «Комсомольской правды» Иван Тихонович Бобрышев: «Наша молодежь ничуть не больше себе позволяет, чем это было в старое время, до революции. Даже, я бы сказал, мы гораздо гигиеничнее и порядочнее живем, чем родители наши, которые и к проституткам часто ходили целыми компаниями. Это у них считалось — шикарно погулять. А у нас, я думаю, самый слабый комсомолец постыдился бы пойти к проститутке. Но, безусловно, много рабочей молодежи и теперь доходит до этого, и я думаю, что главная причина, которая их толкает к проститутке, это шум, гвалт вокруг „полового вопроса“. Поневоле начинают парни стараться удовлетворить свои потребности понезаметнее. Приходится им таиться и опасаться скандала, даже если у девушки и не будет беременности. Вот и пускаются к проститутке. Но все-таки огромное большинство тех ребят, которых я сам знаю, избегают этого и либо воздерживаются, либо гуляют каждый со своей девчиной»[277].

Традиционная мораль, во многом ханжеская и базировавшаяся на искусственно навязанных церковью ценностях, к концу 1920-х гг. все сильнее заглушала голоса тех, кто все еще жаждал реализации на практике побед революции в половом вопросе. К борьбе за нравственность активно подключился репрессивный аппарат, делавший подобный досуг не только безнравственным, но и чреватым проблемами. Конечно, проституция никуда не пропала, просто еще больше ушла в подполье, из которого доносятся строки песни: