Пахарь

Все модели были уже другие, не чарвакские, нурекские или токтогульские, а рогунские, курпсайские, туямуюнские. Но принцип их работы оставался прежним. Еще великий Исаак Ньютон вывел закон подобия, согласно которому на модели, уменьшенной против реального сооружения во много раз, происходили, при обтекании водой, те же процессы и явления, что и на настоящем сооружении. Пересчет оказался несложным. Поэтому модели представляли богатейшие возможности для доводки, шлифовки будущих сооружений. Экспериментируй, ищи совершенства! За это — за четкие ответы на задаваемые вопросы — я и любила модели. Надо было только уметь задавать вопросы. Я осматривала туннели, их выходные порталы, гасители энергии, сопрягающие участки, и чувствовала себя в родной стихии. Я приняла правильное решение, и ростки сомнений не пробивались на дневную поверхность.

Все русловые модели были амударьинские. Участок реки в створе Туямуюнского гидроузла, на котором репетировали перекрытие. На нем речной песок заменяли опилки, вымоченные в известковом растворе, очень подвижные. Русло реки у головы Каршинского магистрального капала — там собирались возводить перегораживающее сооружение.

Все было, как при мне. Но культура исполнения моделей заметно повысилась, как и культура исследований. Наряду с традиционными пьезометрами широко применялись электронные датчики. Так и надо, думала я. Жизнь не стоит на месте, испытанное старое ветшает я дряхлеет. И хорошо, что старое ветшает, перестает удовлетворять. Я наивно думала, что возвращалась к старому. Я возвращалась к хорошо известному мне делу, которое непрерывно совершенствовалось все время, пока я находилась вдали от него.

— Сдвиг к лучшему — во всем! — похвалила я.

Березовский покраснел.

— Приятно слышать, — сказал он.

Был ли он когда-нибудь влюблен в меня? Не знаю. Всегда был ровен и внимателен, да и взыскателен тоже. Сейчас он стоял и смущенно улыбался. Брился он, наверное, электрической бритвой, и его щеки были подчернены так, как модницы чернят веки тушью. Когда-то я слышала, что он не очень счастлив в семейной жизни, но подробности до меня не доходили. И потом, это было так давно. Костюм сидел на нем не как на манекене. Впрочем, он не придавал большого значения одежде. Как и многому другому, не связанному с моделями и модельными исследованиями. Человек дела, он никогда не думал о красе ногтей.

— Туямуюн задает нам задачи. — Он все-таки решил проинформировать меня о текущих делах лаборатории. — Дно — мельчайший песок, скала — черт-те где. Проран чем уже, тем глубже. Модель предсказывает пятидесятиметровую глубину размыва.

— Феноменально! — сказал я. — Натура этого не подтвердит никогда. На глубине этот самый песок вязче, плотнее. Он будет размываться совсем не так быстро.

— А как он будет размываться? Яма пятидесятиметровой глубины — это прорва. Представляете, сколько потребуется бутового камня?

Песок мы не умели моделировать точно. Опилки неплохо воспроизводили руслоформирующие процессы, но передавали их качественную, а не количественную сторону.

— Едва ли яма размыва будет глубже пятнадцати метров, — сказала я.

— На ваше бы мнение да резолюцию: «Быть посему!» — улыбнулся он. — В принципе, ничего страшного. Надо только завезти побольше камня. Но обычно наши прогнозы сбываются с высокой точностью. Хочется поддержать честь марки и в такой деликатной ситуации, как эта.

Я поняла его. Там, куда он сейчас пристально вглядывался, наши точные знания о природе прерывались, и начиналось неведомое. Он далеко ушел вперед за время, пока меня здесь не было.

— Все эти годы я откровенно завидовала вам, — сказала я.

— Ну, это лишнее.

— Это светлая зависть, она вселила в меня решимость, — сказала я, вспомнив его свойство очень многое понимать буквально.

Он проводил меня до ворот. Ему был очень нужен инженер, понимающий язык модели.

Часть вторая

I

Дима, конечно, не прислал за нами машину. Он обещал, но без твердости в голосе, и я тогда же подумала: «Подведет!» Выбор был между автобусом и электричкой. Я предпочла электричку. Не пыльно и можно почитать, если Петик не будет теребить бесконечными «почему». Но сына вполне устраивало окно и мелькающий пейзаж. Я провалилась в шведский детектив, который был слеплен очень остроумно. Вдруг Петик крикнул: «Мама, вон наш дом!» Насыпь подняла поезд над лесополосой, все тополя которой были заметно наклонены на запад, и в мелькании чиройлиерских кварталов мальчик разглядел-таки наш коттедж.

Вздрогнули стальные фермы, проплыла зеленая гладь Южного Голодностепского канала, взвихрился, вздыбился горячий воздух, отлетая от встречного поезда, и вскоре электричка подошла к перрону узловой станции Хаваст. Автобус за пять минут вернул нас назад. Набережная, зеленое поле стадиона, буйные кроны чинар и акаций. Ну, здравствуй, Чиройлиер! Здравствуй, «Чиройлиерстрой!» Но я произносила приветствие с надеждой на скорую и долгую разлуку.