Пакс

Ветер теперь дул к востоку. Дымок, пропитанный подгорелым мясом, ещё крепко висел в воздухе, но людские запахи перемешались, их было не различить. Пакс тревожно метался по берегу, отбегал и снова возвращался, но не смог поймать ни одного отдельного человеческого запаха.

Впрочем, он и так видел, что его мальчика здесь нет: ни один из этих людей не походил по форме на тростник, ни один не двигался так резко и быстро, как его мальчик, не держался как он — прямо, но наклонив голову вниз. Пакс почувствовал облегчение, потому что остальные запахи, доносившиеся от лагеря: запахи дыма, солярового масла, палёного металла, тёмный и странный электрический запах, — совсем не нравились лису, он постарался бы увести Питера от них подальше.

Из леса, прихрамывая, вышел Серый, встал рядом с Паксом. Теперь они наблюдали вдвоём. Люди закончили есть, но оставались у огня, говорили, смеялись.

Они больны войной? Пакс хотел понять.

Сейчас нет. Сейчас они мирные. Я помню такой мир. Я видел.

Старый лис лёг, подвернув под себя передние лапы. В конце дня люди, с которыми я жил, тоже собирались вместе.

Пакс внезапно вспомнил: он тоже видел. В последние годы уже нет, но раньше по вечерам, иногда, его люди садились рядом в комнате мальчика. Отец держал на коленях твёрдое, плоское, тонкое, сделанное из многих слоёв бумаги — такой же, как в подстилке у Пакса, только не разорванной на клочки. Его люди вдвоём разглядывали эту бумагу, слой за слоем. В такие вечера они были связаны друг с другом сильнее всего — Пакс это помнил, потому что, когда меж его людьми было согласие, он мог ослабить свой караул.

Сейчас у Пакса появилось новое странное ощущение — будто его грудная клетка стала мала для его сердца.

Лисы снова замерли, вглядываясь. Несколько человек на том берегу ещё сидели у огня, другие с фонариками отошли к машинам и палаткам. Когда совсем стемнело, поднялись и остальные. Они выплеснули кофе из кружек, затоптали пламя и разошлись по палаткам.

Серый тоже встал, дохромал до холмика, где росла большая тсуга, и заполз под нижнюю разлапистую ветку. Покрутившись несколько раз, он свернулся на хвойной подстилке и укрыл нос хвостом.

Но Пакс не смог бы сейчас уснуть, он был слишком голоден, а из-за реки пахло жареным мясом. Он подбежал к воде. Течение было спокойное, ровное. Лис опустил морду, напился и перепрыгнул на замшелый камень, окружённый водой. Камень был скользкий, но стоял крепко. Догорающие угольки не отпускали взгляд лиса. И он решился. Прыжок, всплеск — и тело Пакса легко справилось с задачей, которой оно не ведало раньше, но было готово к ней всегда: он поплыл. Выбравшись на другом берегу реки, он отряхнулся.

Палатки стояли неподвижно, от них не доносилось ни звука. Пакс крадучись перебежал поле и легко поднялся по крутому склону. Покружил вокруг лагеря, подбираясь всё ближе к кострищу.

Сильное чувство опасности держало его в напряжении, хотелось развернуться и бежать прочь. В конце концов, из всех людей он знал только двоих: того, которого любил, и того, которого терпел. Несколько раз он подкрадывался к самому кострищу, но в нем запах мяса смешивался с предостерегающими запахами больных войной, и лис отбегал подальше.

Но лежавшая с краю свиная косточка с остатками мяса так благоухала жиром, что Пакс больше не мог противиться соблазну. Он метнулся к кострищу. Когда он торопливо заглатывал мясо, смешанное с золой, но ещё тёплое, рядом зашуршал брезент. Пакс застыл.

Из палатки появился человек. В свете фонарика был виден только его силуэт; длинная тень легла на притаившегося лиса. Вышедший потянулся, отвернулся и стал мочиться на соседний куст. Когда запах мочи долетел до Пакса, шерсть на его загривке встала.

Это был отец его мальчика.

Глава 16

— На сегодня хватит.

Эти слова Волы, как и её рука на плече Питера, принесли ему долгожданное облегчение. Стопа пульсировала, плечи ныли, подмышки были стёрты в кровь. Два дня «учебки имени Волы» — так он втайне окрестил эти истязания — вконец его вымотали: он карабкался на костылях в гору, полз по каменистой земле, упираясь локтями и подтягиваясь, и перекидывал гигантские охапки сена, балансируя на одной ноге. Когда он развернулся, чтобы возвращаться, ему показалось, что дом бесконечно далеко, и он усомнился, что вообще добредёт в такую даль.

Но вершины хребта были затянуты тучами. Приближалась ночь. Он подумал о Паксе, промокшем и замёрзшем.

— Я мог бы ещё ходить и ходить.

— Нет. Если перестараешься, все твои труды пойдут насмарку.

Питер кивнул и сделал шаг в направлении дома.

Но Вола покачала головой.

— Не спеши. — Она указала на сарай. — Третье условие.

До сарая, казалось, не дойти вовеки. Питер опять посмотрел на дом. У него была только одна мечта: рухнуть в этот её гамак. Он демонстративно всадил костыли в грунт.

— И что за третье условие?

— Ничего особенного. Будешь управлять марионетками. Не перетрудишься.

— Марионетками? В каком смысле?