Отчет посла явно имел целью насторожить и припугнуть. Берлину он должен был напомнить о том, что Советское правительство неизменно придерживалось стратегии коллективной безопасности против возможной агрессии и в полную силу наращивало свою военную мощь. Именно на фоне этого соперничества двух вооружающихся систем представлялась (правда, относительная) возможность — то была основная мысль Шуленбурга — «снижения напряженности на экономической основе»[219]
. Подобное скрытое предложение — вместе с признанием им частичной однородности и функциональной аналогии обеих тоталитарных систем — основывалось на наблюдении нового, ускоренного процесса недоверия, которое проявлялось в болезненных формах «осознания капиталистического окружения» вождями обоих государств. В своих отчетах посол старался продемонстрировать германской стороне единообразие и параллельность этого развития как базу для определенных форм взаимопонимания.Из частной переписки посла видно, что он стремился не к союзу отверженных тоталитарных режимов против демократического мира, а, скорее, питал надежду, что западные державы постепенно преодолеют свою сдержанность и в качестве стабилизирующего фактора включатся в скрытый германо-русский конфликт. В этом же смысле он стремился воздействовать и на своих западных коллег, находящихся в Москве. В те дни он имел длительную беседу с Чарльзом Уиллером Тейером, молодым эрудированным американским вице-консулом, интеллектуальные способности которого Шуленбург высоко ценил; подобные контакты он рекомендовал также своим сотрудникам[220]
. После разговора с Тейером Шуленбург 20 ноября 1938 г. в частном порядке писал в Берлин: «Ты, возможно, читала, что посол Вильсон был вызван между тем в Вашингтон «для отчета» и что наш посол в Вашингтоне Дикхоф получил приказ «с той же целью» приехать в Берлин. Мы здесь пока не знаем, что за этим кроется, но это походит на скандал, который, конечно, не пойдет на пользу. Следует ждать дальнейшего развития событий. Тем не менее я полагаю, что другие державы должны наконец в данной ситуации начать делать что-то действительно полезное. Возможно, в таком случае и возникнет неожиданно быстрое решение, которое иначе может заставить ждать себя еще очень долго»[221]Польша на распутье
Озабоченность Шуленбурга относительно дальнейших внешнеполитических шагов Германии касалась прежде всего процессов развития в Польше и вокруг нее. В то время как германский посол в Москве продолжал оставаться в неведении, Советскому правительству из соседних государств — Польши и Японии — поступала конкретная информация[222]
. Она свидетельствовала о стремлении Германии склонить Польшу к совместной борьбе против СССР, прежде всего за Украину[223]. По мнению Советского правительства, оно располагало доказательствами того, что подобные действия Германии одобрены западными державами[224]. Возрастающее равнодушие в отношении Польши, проявленное западными державами после Мюнхена[225], казалось, подтверждало это. Из-за особой актуальности польского вопроса пришлось отложить реализацию главной цели Советского правительства — создание действенного коллективного фронта борьбы против «фашистской агрессии».Сохранилась возможность обеспечения безопасности Польши на двусторонней основе.Польское правительство пошло навстречу Советскому Союзу: оно посчитало себя, как не без умысла сообщил посол Шуленбург в министерство иностранных дел, «действительно вынужденным... искать поддержку в другом месте»[226]
. По словам Шуленбурга, польский посол в Москве В. Гжибовский с октября 1938 г. прилагал усилия к тому, чтобы начать подобные переговоры. Литвинов просил, как сообщил Гжибовский Шуленбургу[227], дать время на обдумывание.Советскому правительству между тем поступали тревожные сообщения. 18 октября советник германского посольства в Варшаве Рудольф фон Шелия[228]
в беседе с вице-директором политического департамента министерства иностранных дел Польши Т. Кобылянским выяснил, что Польша при определенных условиях готова «выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину»[229]. Это сообщение вскоре попало в Москву. 24 ноября Чемберлен, Галифакс, Даладье и Боннэ во время парижских совещаний обсуждали с неприятным для советской стороны равнодушием очевидное намерение немцев нападением на Украину «начать расчленение России»[230]. Нет ничего удивительного в том, что при таких обстоятельствах 24 ноября Литвинов ухватился за польское предложение о переговорах.Между тем польский посол в Берлине Ю. Липский в своей второй беседе с Риббентропом (17 ноября) по поручению министра иностранных дел Бека ответил недвусмысленным отказом[231]
на предложение немцев об «общем урегулировании» спорных, с точки зрения Германии, проблем. Таким образом, испытывая давление своих мощных соседей, Польша старалась балансировать между Германией и Россией и искала более тесного сближения с западными державами[232].