После оккупации Чехословакии внимание великих держав было приковано к Польше и Румынии; оба государства между Балтийским и Черным морями теперь лежали на пути германской экспансии на восток. Дурные предчувствия приобрели такой размах, что одно-единственное неудачное выражение румынского посланника в Лондоне Тиля о подготовке германского вторжения в Румынию привело в движение западную дипломатию[431]
. Утром 18 марта британский посол в Москве Сидс посетил наркома Литвинова, чтобы от имени своего правительства задать ему вопрос относительно позиции Советского Союза в случае германской агрессии против Румынии. 19 марта Советское правительство предложило срочно созвать конференцию шести держав, по возможности в Бухаресте, на которой заинтересованные страны (Англия, Франция, СССР, Польша, Румыния и Турция) образовали бы совместный оборонительный фронт против германской агрессии. Это предложение — повторение прошлогодней советской инициативы в условиях непосредственной военной угрозы — потерпело фиаско из-за глубокого недоверия Чемберлена к большевистской России. Официально британское правительство отклонило советскую инициативу как «преждевременную». ТАСС опубликовало это заявление 22 марта и одновременно опровергло слухи, согласно которым Советское правительство будто бы недавно предложило Польше и Румынии на тот случай, если они станут жертвами агрессии, помощь в одностороннем порядке[432].Со своей стороны английское правительство 21 марта предложило правительствам Франции, СССР и Польши принять декларацию, в соответствии с которой эти государства совместно выступят против угрозы независимости любой из европейских стран. Это предложение было принято правительствами Франции и СССР, но натолкнулось на сопротивление польского правительства, опасавшегося, что» вступив в антигерманский оборонительный союз, оно навлечет тем самым гнев Гитлера на Польшу.
То была запоздалая осторожность. После того как Гитлер уже в речи от 8 марта высказался за военное «решение» польского вопроса, дело сводилось лишь к тому, чтобы, используя давление уже существующего военного охвата вдоль всей границы, для виду выдвинуть «окончательное», неприемлемое предложение. 21 марта, в тот самый день, когда были оглашены британское предложение польскому правительству и германский ультиматум Литве с требованием уступить Мемельскую область, Риббентроп пригласил к себе польского посла в Берлине Липского, чтобы объявить категорическое требование Гитлера в отношении Данцига и так называемого польского коридора[433]
. Как воспоминал министр иностранных дел Польши Бек, Риббентроп, теперь уже в ультимативной форме, повторил предложение о германо-польском «выравнивании», об антирусском сотрудничестве, о компенсации Польше на юге в обмен на отказ от Балтийского моря и угрожал «возвратом Германии к рапалльской политике»[434].Призрак Рапалло возымел действие. 23 марта, в день оккупации Мемельской области, Бек обратился к британскому правительству с просьбой заменить отклоненную польской стороной Декларацию четырех держав двусторонним (англо-польским) заявлением. Английское правительство согласилось, к заявлению примкнуло и французское правительство. 31 марта 1939 г. премьер-министр Чемберлен объявил в палате общин, что британское и французское правительства будут всеми средствами отстаивать независимость Польши. 13 апреля (после оккупации 7 апреля итальянскими войсками Албании) такие же гарантии были распространены на Румынию и Грецию, а немного позднее и на Турцию.
Дни, последовавшие за отклонением Польшей германского ультиматума (26 марта), Гитлер провел в своей берхтесгаденской резиденции Бергхоф в состоянии крайнего возбуждения. В министерстве иностранных дел знали о его разочаровании в связи с провалом польской политики[435]
. В таком состоянии он, должно быть вспоминая события новогоднего приема, опять стал искать пути и средства наказания Польши с помощью России. Впервые о своем намерении он будто бы сказал генерал-полковнику фон Браухичу. По воспоминаниям его адъютанта, «Гитлер... (говорил) с Браухичем и о политическом положении. С Польшей следовало обождать». Он якобы не желал насильственными действиями в вопросах Данцига и «коридора» толкать Польшу в объятия Англии[436]. Свои истинные намерения Гитлер высказал как бы шутя: «А знаете ли вы, каким будет мой следующий шаг? Вам лучше сесть, прежде чем я скажу, что им будет... официальный визит в Москву»[437].