В этой упрощенной схеме альтернатив Кулондр не в полной мере учел важный фактор неопределенности, который сводился к вопросу, насколько оба «вождя» верили в то, что в случае реальной опасности западные демократии окажут Польше действенную помощь. На этот счет у обеих сторон были сильные сомнения. Гитлер, преисполненный презрения к «жалким существам Мюнхена», был готов к азартной игре. Для Сталина же соглашательство Запада в Мюнхене явилось по меньшей мере предостережением. Трезвый анализ возможностей Англии и Франции усиливал его недоверие. Характерной в этом отношении была следующая оценка, направленная в Наркоминдел полпредом Майским из Лондона: «Что реально может сделать Великобритания (или даже Великобритания и Франция вместе взятые) для Польши и Румынии в случае нападения Германии на эти страны? Очень мало. Пока британская блокада перерастет для Германии в серьезную опасность, Польша и Румыния перестанут существовать»[446]
.К тому же советская сторона справедливо опасалась, что трудновыполнимые с военной точки зрения западные гарантии могут даже способствовать возникновению войны в непосредственной близости от Советского Союза[447]
. К такому пониманию склонялась также часть английской оппозиции, например бывший премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж, назвавший британские гарантии Польше и Румынии без соответствующего советского прикрытия с тыла «безответственной азартной игрой»[448]. Он считал больше невозможным игнорировать Советский Союз; пути, удобные для оказания эффективной военной помощи Польше, пролегали как раз через советскую территорию. «Англия нуждалась по меньшей мере в благосклонном нейтралитете Советского Союза, а еще лучше в его поддержке Польше в случае нападения»[449]. Ключ к эффективному гарантийному союзу, как подчеркнул Черчилль, лежал во взаимопонимании Запада и России[450].Однако такого взаимопонимания в процессе подготовки поспешного английского заявления о гарантиях Польше никто не искал. Хотя в англо-польском коммюнике от 6 апреля шла речь о том, что Англия и Польша окажут друг другу помощь в случае прямой или косвенной угрозы независимости одной из них со стороны третьей страны, остался, однако, открытым вопрос о практических путях осуществления помощи.
Советское правительство в этой ситуации сделало для себя выводы. При отсутствии возможности создать коллективный фронт сдерживания дальнейшей германской экспансии оно стремилось своими силами обеспечить защиту ближайших подступов[451]
. При этом Советское правительство различало сопредельные государства первого и второго стратегического ранга — приоритетная очередность, зависящая, очевидно, во-первых, от интересов военной безопасности и, во-вторых, от исторических и политических факторов.К сопредельным государствам первого ранга относились страны Прибалтики, за которыми Советский Союз при любых обстоятельствах намеревался сохранить роль буферной зоны. Они должны были в отсутствие эффективной системы пактов на основе двусторонних соглашений защитить СССР от германского продвижения. Советское правительство пыталось достичь этого дипломатическими средствами, договариваясь о законном приобретении некоторых территорий (вспомним, например, предложение Литвинова Финляндии относительно передачи или аренды стратегически важных финских островов; при этом Советское правительство было даже готово обменять их на часть Карелии)[452]
, или угрозами (например, с помощью резких нот Литвинова Латвии и Эстонии от 28 марта, в которых говорилось о том, что СССР не потерпит дальнейшего усиления влияния Германии в этих странах)[453]. Эти ноты, по мнению соответствующих правительств, носили характер непрошеных односторонних заявлений о гарантиях[454].К сопредельным государствам второго ранга относились страны, на нейтралитете которых Советское правительство было готово не настаивать, если заявления о помощи этим странам угрожали бы втянуть СССР в международный конфликт. Это касалось Польши и Румынии. В те дни Советское правительство не уставало открыто повторять, что этим странам оно никакой военной помощи не обещало[455]
. Однако это не препятствовало тому, что в процессе дальнейшего обострения кризиса Советский Союз старался дипломатическим путем приблизить к себе эти страны[456]. В основе неоднократного провозглашения ни к чему не обязывающего нейтралитета, без сомнения и в первую очередь, лежали тактические соображения: не дать Англии и Франции путем интриг вовлечь СССР в какой-нибудь конфликт из-за этих стран. Ответить на вопрос о том, не проявилось ли здесь временное отсутствие стратегического интереса к этим странам, не ознакомившись с соответствующими советскими документами, нельзя[457].