Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Согласно «Истории КПСС» (1970)[879], Советский Союз оказался в таком положении, когда единый капиталистический фронт Германии, Англии и Японии должен был поставить его в условия полной междуна­родной изоляции. Советское правительство, как там говорится, вспо­мнило в этой опасной ситуации ленинское правило использовать с помощью торговых переговоров существующие между империалисти­ческими державами разногласия, чтобы вбить между ними клин и за­труднить их объединение в антисоветских целях[880]. Именно по этим соображениям Советское правительство решило пойти навстречу неод­нократным немецким предложениям.

Уже 21 июля, через три дня после того, как Шнурре официально принял советские условия, Советское правительство решило возобно­вить экономические переговоры. В тот же вечер об этом сообщило Мос­ковское радио[881]. 22 июля крупнейшие советские газеты под заголовком «В Наркомате внешней торговли» опубликовали сообще­ние: «На днях возобновились переговоры о торговле и кредите между германской и советской сторонами. От Наркомата внешней торговли переговоры ведет заместитель торгпреда в Берлине т.Бабарин, от гер­манской стороны — г.Шнурре»[882].

Сообщение ТАСС от 22 июля содержало лаконичное, но коррект­ное изложение фактических событий. Причины появления этого сооб­щения неясны. Если прежде немецкие ученые усматривали в нем в первую очередь средство давления, с помощью которого Сталин наме­ревался заставить западные державы пойти на дальнейшие уступки, то теперь существуют и другие объяснения, учитывающие его неизмен­ный внешнеполитический курс в то кризисное лето. Согласно этой вер­сии, Сталин, публикуя сообщение, хотел отвести от себя упрек в том, что он ведет двойные переговоры, противодействовать завышенной оценке экономических переговоров и возникновению политических слухов. Стремился ли он в духе ленинской концепции (как указано в «Истории КПСС») одновременно вбить клин между Германией и Вели­кобританией? Этот вопрос из-за недостатка соответствующей информации остается открытым. При довольно необычном способе оповещения о случившемся бросалось в глаза, что Советское прави­тельство, которое раньше настаивало на том, чтобы переговоры велись в Москве, без всякого согласилось на возобновление переговоров в Бер­лине. Шуленбург объяснял такой поворот стремлением Советского правительства четко отделить политические переговоры (в Москве) от экономических переговоров (в Берлине) и не допустить, чтобы послед­ние могли быть истолкованы как политические переговоры и средство давления на западные державы. В этой связи Шуленбург обратил вни­мание на то, что ни Молотов, ни Микоян в последних беседах не упомя­нули «политическую базу» — еще одно доказательство такого четкого разделения[883].

Но именно это противоречило желаниям Риббентропа. Поэтому сперва в его окружении воцарило уныние. Ведь оказался несостоятель­ным план использовать переговоры в Москве — со всеми вытекающими отсюда политическими выгодами — в качестве средства срыва трехсто­ронних переговоров. Шнурре дал Астахову это почувствовать, когда пригласил к себе 24 июля на открытие переговоров. Его недовольство односторонним советским заявлением было очевидным. Впредь, сказал он Астахову, подобные сообщения следует публиковать только по вза­имному согласованию. Шнурре попросил «передать это в Москву». Ас­тахов пообещал все сделать, но заметил, что хотя ему и неизвестны в точности мотивы выпуска сообщения ТАСС, однако о его целесообраз­ности говорит тот факт, что оно «рассеяло массу нелепых слухов, рас­пространившихся» в Берлине не по вине советской стороны и «нашедших отражение в мировой печати»[884].

Для Гитлера, однако, сообщение, опубликованное через пять дней после любезного обращения с Астаховым, прозвучало как сигнал к дей­ствию. В тот же день Вайцзеккеру поручили продолжить политические контакты. Он проинформировал поздно ночью 22 июля посольство в Москве о возобновлении переговоров и заметил, что Шнурре будет дей­ствовать «в духе исключительной предупредительности, поскольку по многим причинам желательно их скорейшее завершение»[885]. Одновре­менно он сообщил Шуленбургу, что инструкцией от 30 июня «предпи­санный период выжидания окончен» и что следует возобновить «с русскими беседы» чисто политического содержания. «Поэтому Вы уполномочиваетесь, — говорилось далее, — без всякого нажима вновь продолжить свою линию, используя для этого, помимо прочего, разго­воры по текущим делам»[886].