Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Астахов не только не имел, как подчеркнул Шнурре в своей за­писи, «никаких инструкций из Москвы для обсуждения... польского вопроса», но, отвечая на настойчивые просьбы Шнурре, заявил, «что сомневается в том, что получит по столь обширной проблеме (Поль­ша. — И.Ф.) конкретный ответ из Москвы». Астахов пытался узнать, «можно ли в ближайшие дни ожидать германских решений в польском вопросе и каковы германские цели в Польше». Накануне он инфор­мировал Наркоминдел о германской мобилизации, а на следующий день сообщил о слухах относительно предстоящей расправы над Поль­шей в течение нескольких дней[974]. Шнурре уклонился от ответа на эти вопросы. Однако на основании другой информации и личных на­блюдений Астахов пришел к выводу — и об этом 12 августа сообщил Молотову, — что «конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе, и решающие события могут разразиться в самый короткий срок (если, конечно, не разыграются другие мировые события, могущие из­менить обстановку)». Предсказать срок предстоящей развязки Аста­хов считал затруднительным, ибо, как он полагал, в точности знал его только сам Гитлер. Иностранные наблюдатели ожидали ее в конце ав­густа, но считали возможным, что конкретные действия перенесут на период после «съезда мира». Астахов придерживался мнения, что по­требуется «лишь последнее категорическое выступление фюрера и два-три дня на солидную концентрацию войск. Будет ли это в конце августа или в первой половине сентября, определить пока невозмож­но». Он придерживался мнения, что немцы нацелились не только на Данциг, но и на всю большую германскую Польшу. Речь, дескать, по существу, идет «о довоенной границе (если не больше)». Поэтому-де следует ожидать, что даже в случае уступки в вопросе Данцига и ко­ридора немцы сразу же выдвинут требования относительно Познани, Силезии и Тешинской области. При всей решимости немцев начать войну они, мол, не рассчитывают на мировую войну. «Они по-прежнему, — писал Астахов, — уповают на то, что Польшу удастся или запугать, или взять настолько коротким ударом, что Англия не успеет вмешаться, а затем примирится с реальными фактами». Заслуживало внимания также то, что сохранялся «мостик для» мирного «урегули­рования вопроса». Немецкая пресса, изображая позицию Москвы как нейтральную, продолжала вести себя «исключительно корректно», да­же с оттенком симпатии. Среди населения якобы во всю гуляли слухи о новой эре советско-германских отношений. СССР-де не только не станет вмешиваться в германо-польский конфликт, но и на основе торгово-кредитного соглашения даст Германии столько сырья, что сырьевой и продовольственный кризисы будут совершенно изжиты. «Эту уверенность в воссоздании советско-германской дружбы, — го­ворилось далее в сообщении Астахова, — мы можем чувствовать на каждом шагу... Та антипатия, которой всегда пользовались в населе­нии поляки, и скрытые симпатии, которые теплились в отношении нас даже в самый свирепый разгул антисоветской кампании, сейчас дают свои плоды и используются правительством в целях приобщения на­селения к проводимому курсу внешней политики»[975].

В тот же день (в субботу, 12 августа) Астахов получил отправлен­ную накануне телеграмму Молотова; Советское правительство согла­шалось на предварительные переговоры в Москве. После этого Астахов встретился со Шнурре, которому передал ответ Молотова на его запрос. Как сообщал Шнурре Шуленбургу, он понял, что советскую сторону интересовал «ряд конкретных объектов (культурные связи, пресса, «освежение» договора, Польша)», что ей «желательно беседовать о них в Москве, и притом «по ступеням», не начиная с самых сложных про­блем». Советское правительство предложило Москву, «потому что для него вести там переговоры было бы значительно легче». Указание на то, что «такое обсуждение... должно быть проведено по ступеням», относи­лось, по мнению Шнурре, в первую очередь к польскому вопросу[976]. В письме Астахова в адрес Молотова содержалась следующая фраза: «Шнурре попытался тотчас же уточнить, является ли мое сообщение ответом на просьбу от 10. VIII высказаться относительно Польши. Я от­ветил, что определено сказать затрудняюсь, так как знаю лишь Ваше, так сказать, суммарное отношение к поставленному немецкой сторо­ной разновременно комплексу вопросов, но не могу утверждать, что оно является таким же в отношении каждого из них в отдельности. Шнурре впал в состояние некоторой задумчивости и затем сказал, что все выслушанное он передаст выше».