Палач любви и другие психотерапевтические истории

– Чтобы отпраздновать свою победу. Я выиграла, вы же знаете.

– Выиграли что?

– Со мной не стройте из себя идиота! Я – это не она, вы знаете! Не все, что вы говорите, так уж суперрасчудесно. Думаете, вы собираетесь помочь Мардж? – Ее лицо было удивительно подвижным, а слова она произносила с широкой ухмылкой злодейки из викторианской мелодрамы.

Она продолжала в издевательской, злорадной манере:

– Вы можете лечить ее тридцать лет, а я все равно выиграю. За один день я могу уничтожить год вашей работы. Если нужно, я могу заставить ее шагнуть с тротуара прямо под колеса грузовика.

– Но зачем? Что вам это даст? Если она проиграет, проиграете и вы.

Возможно, я говорил с ней дольше, чем следовало. Было ошибкой говорить с ней о Мардж. Нечестно по отношению к Мардж. Но очарование этой женщины было сильным, почти непреодолимым. На короткое время я почувствовал приступ жуткой тошноты, как будто сквозь дыру в ткани реальности я взглянул на нечто запретное, на составные части, трещины и швы, на эмбриональные клетки и зародыши, которые при обычном порядке вещей невозможно разглядеть в человеческом существе. Мое внимание было приковано к ней.

– Мардж – дрянь. Вы знаете, что она дрянь. Как вы выносите ее? Дрянь! Дрянь! – и затем началось самое изумительное театральное представление, какое я когда-либо видел: она начала передразнивать Мардж. Каждый жест, который я наблюдал месяцами, каждая гримаса Мардж, каждое действие проходило передо мной в хронологическом порядке. Вот Мардж, робко пришедшая ко мне в первый раз. Вот она скорчилась в углу моего кабинета. А вот она с огромными, полными паники глазами, умоляет меня не оставлять ее. Вот она в состоянии аутогипноза, с закрытыми глазами дрожащие веки прикрывают исступленные движения, напоминающие фазу быстрого сна. А вот она со своим лицевым спазмом, с искаженным, как у Квазимодо, лицом, почти не способная говорить. Вот она съежилась за своим креслом, как Мардж привыкла делать, когда боялась. Вот она с издевкой и пафосом жалуется на ужасные приступы колющей боли в матке и груди. Вот она высмеивает заикание Мардж и некоторые ее знакомые фразы:

«Я т-т-т-т-а-а-к-к-к рад-д-да, что вы мой психиатр!» Опустившись на колени: «Я н-н-нра-а-авлюсь вам, д-д-доктор Ялом? Н-н-не б-б-бросайте м-м-меня, я исчез-з-з-аю, когда вас нет рядом».

Представление было необыкновенным, напоминающим выход на поклон актрисы, исполнявшей в пьесе несколько ролей и развлекающей публику мгновенным преображением в каждого из персонажей. (На минуту я забыл, что в этом театре актриса не была на самом деле актрисой, а всего лишь одной из ролей. Настоящая актриса, то есть отвечающая за свое сознание, оставалась скрытой за сценой.)

Это было виртуозное, но, безусловно, жестокое представление, разыгранное «Я» (я не знал, как еще ее назвать). Ее глаза горели, пока она продолжала поносить Мардж, которая, как она сказала, была неизлечимой, безнадежной и жалкой. Мардж, сказала «Я», должна написать автобиографию и назвать ее (тут она усмехнулась) «Рожденная быть жалкой».

«Рожденная быть жалкой». Я улыбнулся против своей воли. Эта Безжалостная Красавица (Отсылка к поэме Джона Китса La Belle Dame sans Merci. – Прим. ред.) была опасной женщиной. Я чувствовал, что по отношению к Мардж нечестно, что я нахожу ее соперницу столь привлекательной и так увлечен ее имитацией самой Мардж.

Вуаля! – внезапно все кончилось: «Я» закрыла глаза на одну или две минуты, а когда они открылись, она исчезла и вернулась Мардж, плачущая и испуганная. Она уронила голову на колени, тяжело дыша и медленно приходя в себя. Несколько минут она всхлипывала, а потом наконец заговорила о том, что случилось. (Она хорошо помнила все происшедшее.) Раньше у нее никогда не было расщепления – или нет, один раз, третью личность звали Рут Энн, но женщина, которая появилась сегодня, никогда прежде не возникала.

Я был сбит с толку тем, что случилось. Моего основного правила относиться к Мардж как к равной теперь было недостаточно. К какой из Мардж? К всхлипывающей Мардж, сидевшей напротив меня, или к сексуальной и беззаботной Мардж? Мне казалось, что главным вопросом были мои отношения с пациентом, наше событие (слово из бесконечного арсенала громоздких фраз Мартина Бубера), то есть связь между мной и Мардж. Если я не смогу сохранить эти отношения, искренность в них, теряется всякая надежда на успех терапии. Необходимо было изменить мое основное правило: «Относиться к пациенту как к равному», на «Быть верным пациенту». И в первую очередь я не должен позволить той, другой Мардж соблазнить себя.