Палач приходит ночью

Судьба Вяльцев потрясла нас. Конечно, к ужасающим преступлениям, к потокам крови, к бесчисленным страданиям людей на оккупированных территориях мы давно привыкли. Насмотрелись на резню поляков, на сожженные за связь с партизанами деревни. Но Вяльцы были родным городом для многих наших партизан. Там жила их родня, знакомые, с кем они росли и кто теперь сожжен заживо. Произошедшее там — это как будто тебя по живому резали.

И еще поражало, с каким цинизмом бандеровцы подставили людей и город под карателей.

Все мы горели желанием отомстить и бандеровской сволочи, и немцам. Ну, немцам понятно как — более ударно пускать под откос железнодорожные составы. Для победы над страшным врагом этот способ партизанской войны был самым эффективным. Гораздо более болезненным, чем нападение на гарнизоны, полицаев, открытые боестолкновения. Мы пережимали вермахту его транспортные артерии, по которым струилась его гнилая кровь.

А вот бандеровцев надлежало наказать более грубыми и наглядными методами.

Присутствовал я на совещании у Логачева. Проходило оно ночью. Закопченная гильза, приспособленная под масляную лампу, кидала мечущийся бледный неверный свет на спартанскую обстановку. Присутствовало все руководство и разведчики.

— У меня сомнений нет, что Звир с немцами сговорился. Он знал, что фашисты идут свой орднунг восстанавливать. И просто тихо ушел, по-английски, не прощаясь, — произнес начальник разведки Решетов.

— А зачем такую дикую резню было устраивать? — угрюмо спросил Логачев.

— Резня всем выгодна. Немцам — как урок, что будет, если против них попрут. Для бандеровцев повод кинуть клич: «Немцы — кровавые оккупанты, айда все к нам в леса!» И все довольны. Кроме растерзанных людей.

— Похоже на правду, — кивнул Логачев. — И что, так и спустим это им?

— Бандитов надо наказать, — уверенно сказал Решетов. — Причем тоже показательно.

— Есть куда их побольнее ударить?

— Да знаю местечко, где у них стоянка. Там кто-то из бандеровской верхушки все время ошивается. До поры до времени не хотели трогать. Вот и пригодилась. Можно поработать.

— Ну так работайте, — воскликнул Логачев. — Бери кого нужно, и в путь!

Среди тех, «кого нужно», оказался и я. Тоже был зол неимоверно. И все мое существо жаждало мести. Притом мести как у Гоголя, страшной.

Подобрались мы к их стоянке на рассвете. Моросил противный дождик, размеренный шелест которого скрывал посторонние звуки и усыплял. Да и время мы выбрали по классике, так называемый «час быка», когда человек, даже заставляющий себя бодрствовать, одной ногой находится в царстве Морфея, а то и проваливается в него. И наплевать, что стоишь на посту. Спать-то очень хочется.

Часовой в охранении клевал носом. Время от времени вздрагивал, оглядывался очумело, однако вскоре опять проваливался в дрему.

Сумел я незаметно и тихо, как рысь, к нему подползти. Выпрыгнул стремительно. Зажал железной рукой рот. И вогнал финку под сердце.

Хорошо отработал. Как учили присланные к нам в командировку инструктора из ОСНАЗ НКВД. Часовой даже не пискнул. А у меня никаких эмоций — ни жалости, ни страха, только толкающий вперед импульс доделать дело. Ничего постороннего. Будто ты не человек, а часовой механизм, в котором вращаются колесики и шестеренки.

На заимке было два десятка бандеровцев. Среди них охрана «подполковника» — заместителя Звира, ответственного за мобилизацию. Ну а еще несколько карателей — те, кто устраивал показательные экзекуции отказывавшимся добровольно и с радостью вступать в ряды УПА.

Часть врагов мы аккуратно взяли в ножи. Потом кто-то поднял крик, и добивали уже со стрельбой. В один из домов кинули гранату и расстреляли тех, кто выскочил наружу.

Троих удалось взять живыми. Среди них оглушенный взрывом гранаты «военком».

Допрашивали их жестко. Бандеровцы сперва хорохорились, но недолго. Выложили в итоге все как на исповеди.

Примерно очертили, где у них лежки. Подтвердили, что Звир еще накануне отхода из Вяльцев объявил: «Скоро придут немцы, и драться с ними бессмысленно. Понежились в городе, теперь пора и в леса идти, свободу Украине там добывать».

Поскольку меня так и долбила клювом назойливая мысль, что же с Ариной, я спрашивал о ее судьбе всех, кому она могла быть известна. Вот и сейчас во время допроса «подполковника» поинтересовался, что он об этом знает.

Тот прищурился насмешливо. И выложил всю историю в подробностях.

Как и следовало ожидать, Купчик продолжал донимать Арину. Что-то у него тоже в голове странное творилось. Силой взять ее никак не решался — тормоз в голове стоял, хотя возможности такие были. Объяви ее комсомольской подстилкой, запри в камеру — и делай что хочешь. Но не делал этого. Дожидался своего часа, чтобы отыграться за все, притом страшно. И час настал.