Палач приходит ночью

Бросок вперед. Укрытие — небольшое углубление в земле. Срисовать, откуда по нам бьют. Ударить короткой очередью в ответ. Поддержать огнем товарища, меняющего позицию. Вперед. Только вперед.

Тарахтели одиночные выстрелы и очереди. Заработал пулемет. Потом еще один. Рванула граната.

Мы уже на окраине лагеря. Все вертелось в такой карусели, что картина боя давалась мне с трудом. Но я усек, что оставшаяся часть бандитов сгруппировалась и устремилась на отчаянный прорыв. У них будто напрочь выключился страх.

Большинство их срезали пулями, приголубили гранатами. По-моему, их здесь оказалось даже больше трех десятков, но потом посчитаем, когда перебьем. Большинство уже лежало. Но часть проскочила в лес. Второго эшелона у нас, конечно, не было.

Додавить оставшихся оказалось делом пяти минут. Оборона врага уже была на издыхании.

Под треск очередей начальник разведки Решетов кинул мне отрывисто:

— Звир ушел! За мной!

Мы ринулись по следам пробившейся через нас группы. Прошли несколько сот метров. А потом нас встретили пулеметным и ружейным огнем.

С заслоном пришлось повозиться. Огневая точка расположилась удобно, держа просеку и часть леса. Нас прижали. Мне, как самому шустрому, все же удалось подобраться поближе. Швырнул гранаты. Прострочил из автомата шевельнувшуюся тень.

В общем, пулеметчика и стрелка я снял. Еще двое бандеровцев были оглоушены. Мы их передали идущим следом и вновь устремились за Звиром. Судя по следам, с ним ушло всего пара человек…

Так и не настигли их. Звир ушел. Была у него такая особенность — дикая изворотливость и везение, позволявшее выходить из самых тупиковых ситуаций.

Вернулись мы в разбитый лагерь бандеровцев. Подошли к пленному, который прикрывал отход командира. Решетов присел рядом с ним на колено, глядя в перекошенное ненавистью, чумазое, худое лицо с потеками крови из рассеченной шальным осколком брови.

— Ну что, бросил тебя Звир, — усмехнулся Решетов. — Ты его отход своим телом прикрыл. Он же о тебе уже завтра и не вспомнит. Что же вы за дураки такие, что на все обманы ведетесь?

— Лучше мертвым лечь, чем вам в руки даться, — просипел бандеровец. — Или Звиру на зуб попасть.

— Зверье вы. И ваши нравы звериные. У вас Звир поэтому и командир.

— Это вы зверье краснопузое! Время придет — и вам, и вашим детям с жинками брюхо вспорем. На кусочки попилим. Бошки отрежем! В кипятке сварим!

Перечисляя виды казни, которым нас мечтал подвергнуть, бандеровец распалялся и входил в эйфорический транс. Во мне всколыхнулась ответная ненависть, и я поднял автомат.

— Не надо, — остановил меня начальник разведки. — Он нам еще много должен поведать.

Я кивнул и отошел в сторону, сильно раздосадованный. Похоже, Звир сейчас уйдет отсюда к основным своим силам. Так у него сотни человек, биться с ними в открытую у нас не получится. Тем более у нас другие задачи. Получается, эта мразь опять выскользнула из моих рук.

Значит, опять оттягивается его расплата за Арину. Ничего, рано или поздно час настанет. Тем горше будет ему подыхать.

А между тем наши еще в ноябре освободили Киев и в декабре ступили на Западную Украину. Немцы еще были достаточно сильны, но что-то заржавело в мощной военной машине Третьего рейха.

Мы готовились к встрече Красной армии. И со все большим энтузиазмом выходили на задания. Взрывали пути. Били безжалостно немцев и полицаев. Как только могли приближали ту счастливую минуту, когда советский солдат в пропыленной шинели и стоптанных длинными маршами сапогах улыбнется и скажет:

— Мы вернулись. Теперь навсегда…

Глава семнадцатая

Столкнулись с этой шайкой чуть ли не лоб в лоб. Мы пробирались пешком, местами по пояс в снегу, через выстуженный морозами лес. А они спокойно трюхали на телегах по утоптанной дороге, под звук так опостылевшей мне губной гармошки.

Как всегда, все решили секунды. Враги были расслаблены, под парами самогона. А мы собраны, и моя рука привычно лежала на автомате.

Когда они еще поднимали оружие, я уже жал на спусковой крючок. Вспухло и прорвалось дырами пальто на груди ближайшего боевика. Ребята так же надежно приголубили остальных.

Я оглядел поле боя. Что мы имеем? Четыре подводы. Пять сопровождавших их бандеровцев, разношерстно одетых: в пальто, тулупах, шинелях и фуражках с бандеровскими эмблемами. И еще два немца. Пленные, что ли? Да какой там! Оба при оружии, на плечах карабины, а по виду — не прожженные штурмовики, а тыловые крысы: полненькие, чистенькие.

Остались в живых двое. Один, молчаливый бандеровец, был ранен в плечо. Второй, немец, совершенно целый, после первых выстрелов рухнул на землю и сейчас только скулил, не предпринимая попыток к сопротивлению. На ломаном русском просил не стрелять, он только выполняет приказы, а Гитлера ненавидит. А отец у него рабочий, и он сам рабочий. Гитлер капут. Да здравствует Сталин… Что-то много рабочих у немцев после страшных поражений на фронтах развелось. А еще недавно все господа были.